Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

Значительная часть населения сегодня придерживается некоей стихийной религиозности, для которой, собственно, и не нужно догматическое богословие: есть высшие силы, от них многое зависит в нашей жизни, да и после смерти с душой человека что-то происходит. Чтобы заручиться поддержкой этих сил, нужно прибегнуть к проверенным временем методам и особо уполномоченным на то людям. Разумеется, эти методы требуют некоторых самоограничений и трат, но они не должны быть слишком обременительными. В чем именно заключаются эти методы и как они работают, не очень интересно – мы же не изучаем программирование, чтобы пользоваться компьютерами, нам достаточно практических навыков.

В этом отношении очень показателен успех в России и в других странах книги епископа Тихона Шевкунова «Несвятые святые». Это рассказ о православии на простом человеческом языке, где много старцев, много чудес, много назидательности. Поскольку книга рассказывает о русских, все они православные. Если бы они были татарами – были бы мусульманами, если бы бурятами – буддистами. Пришлось бы поменять некоторые внешние детали повествования, но общий смысл каждой истории остался бы тем же: есть высшие силы, они постоянно вмешиваются в жизнь человека и могут его спасти от всяких напастей, если он будет всецело доверять им и своему начальству.

Кстати, это уже не просто книга – это раскрученный бренд. В Москве идет мюзикл, поставленный по книге, в центре города работает ресторан под таким же названием, и всеми этими благами можно насладиться, совершенно не задумываясь о вере. Они вполне самодостаточны.

А ведь еще десяток лет назад православные активно обсуждали разные богословские вопросы. Например, сторонники «органической теории спасения» спорили с «юридической теорией» (о них мы дальше поговорим подробней). Спорили даже о том, что происходит с хлебом и вином на Евхаристии, «преложение» или «пресуществление», и в какой именно момент времени. Больше этих споров не слышно. Изредка встречается вполне грамотное изложение основ вероучения, но это всегда монолог о чем-то раз и навсегда установленном, а не дискуссия. Наставление, а не поиск.

Может быть, все дело в том, что в XXI веке просто не имеет смысла возвращаться к схоластическим спорам позднего Средневековья? Но неужели все мыслимое богословие сводится к подобным спорам? Или, напротив, богословие XXI века должно уйти к каким-то иным, более актуальным вопросам – о защите окружающей среды в свете эмансипации чернокожих женщин нетрадиционной ориентации с особыми потребностями?

Это ложные альтернативы, разумеется. Один раз в жизни мне довелось слышать лекцию самого знаменитого специалиста по Новому Завету, Н. Т. Райта. Он, англиканин, выступал в католическом университете Фрибурга на юбилее Института экуменических исследований и говорил… о понимании «оправдания» в посланиях Павла (мы уже упомянули проблему с переводом этого слова в 11-й главе). Оказывается, это одна из самых горячих тем современного западного богословия, причем особенно она актуальна в диалоге между католиками и протестантами! Предельно упрощая, можно сказать, что в свое время именно внимательное прочтение Павла породило идеи, на которых была основана Реформация, и вопрос о конфессиональной идентичности упирается в вопрос об экзегетике библейских текстов.

Впрочем, этот вопрос крайне актуален и для православных. Совсем недавно было такое время, когда они интересовались своей верой больше, чем геополитикой. И тогда мне нередко доводилось слышать споры о спасении. «Юридисты» говорили: Христос понес наказание, положенное грешному человеку, и тем самым спас его. На это возражали «органисты»: кому же это Христос уплатил штраф, уж не Сатане ли? А если Отцу – какая радость Отцу видеть Сына распятым? Нет, возражали «органисты», Христос спас человека тем, что принял на Себя его грешную природу и так исцелил ее. Но позвольте, отвечали теперь уже «юридисты», тогда что же, и распятие ничего не значило? Спасение произошло как бы помимо Голгофы?

Но не будем торопиться с окончательным ответом.

О сверхъестественном принято говорить с помощью метафор. А метафоры всегда культурно обусловлены и основаны на некоторых константах, которые могут нами пониматься неверно или неполно. Перед нами здесь «битва метафор», причем одна сторона основывается на представлениях о суде. Человек согрешил и подлежит суду, но Христос принимает на себя положенное ему наказание. Это всего лишь метафора, она не исчерпывает всего таинства спасения. А какая метафора лежит в основе «органической» теории? Вряд ли это ясно понимают даже ее сторонники.

Возьмем только одну цитату из Послания к Римлянам, 3:23–24. Там Павел излагает свое понимание спасения: πάντες γὰρ ἥμαρτο ν καὶ ὑ στεροῦνται τῆς δόξης τοῦ θεοῦ δικαιούμενοι δωρεὰν τῇ αὐτοῦ χάριτι διὰ τῆς ἀπολυτρώσεως τῆς ἐν Χριστῷ Ἰησοῦ. Синодальный перевод: «потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе». Если честно, для современного читателя это длинное выражение выглядит не слишком-то осмысленным: что значит «искупление», что – «благодать»? В то же время для античного читателя, жившего в рабовладельческом обществе, эти метафоры прочитывались вполне ясно: человек оказался рабом греха и смерти, но Христос уплатил соответствующую цену и отпустил человека на свободу. Получив такой дар от Христа, он становится вольноотпущенником и Его клиентом.

А это уже совсем другая метафора – патроната. Это понятие знакомо нам намного меньше, чем суд, о нем надо сказать особо.

Древнее общество было жестко структурировано, в нем не было индивидуальностей, а только социальные структуры. Личная зависимость могла быть разной: богатый и знатный человек владеет рабами, они – его собственность. Еще ему подчинены его домочадцы, над которыми он обладает почти абсолютной властью (patria potestas, «отцовская власть» в римском праве). Но это еще далеко не все: он является патроном по отношению к многочисленным клиентам, то есть лично свободным людям, которые зависимы от него экономически и социально. В том числе это его вольноотпущенники.

Отношения патроната могут быть временными: гость из другого города становится клиентом своего хозяина, пока живет в его доме, и в свою очередь оказывает ему такое же гостеприимство в своем доме, делясь с ним собственным социальным капиталом.

Ресурсы в таком обществе понимаются как ограниченные (пресловутая «игра с нулевой суммой»), при этом они сосредоточены в руках узкой группы лиц, которые их распределяют, вне зависимости от того, кто их производит.