Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

Более того, в 1-м Послании Фессалоникийцам мы читаем о Втором пришествии: «Когда архангельский голос и труба Божья бросят клич и Сам Господь сойдет с небес, сначала воскреснут те, кто умер во Христе, а потом и мы, кто останется в живых, будем подняты в воздух на облаках навстречу Господу, и так мы насовсем соединимся с Господом» (4:16–17, перевод мой). То есть тем, кто к этому моменту будет жив, предстоит подняться на небо никаким иным способом, как на облаках, – для нас очевидная метафора. Вряд ли мы ожидаем, что при пришествии Христа будем подняты в верхние слои атмосферы… А можем ли мы выразить эту веру иными словами?

Ведь даже в Символе веры Христос сначала назван метафорически «светом от света» и лишь затем «Богом истинным от Бога истинна» – метафора идет впереди определения именно потому, что такие вещи удобнее описывать метафорами.

Но посмотрим еще на один аспект этого метафорического языка. Итак, метафора связана с константами национальной культуры и в разных культурах эти константы могут быть неодинаковыми при всем своем сходстве. Вот, например, вина и стыд – универсальные понятия, чувства, знакомые каждому человеку (о первом из них мы уже говорили в 14-й главе).

Проще говоря, вина – это чувство горечи при воспоминаниях о некоторых поступках, о которых может никто не знать, а стыд – ощущение неловкости, когда человек оказывается в публичном пространстве в грязной или рваной одежде, даже если в этом нет никакой его вины. Таким образом, стыд – нечто внешнее, а вина – внутреннее.

Принято считать, что в одних культурах люди стараются избегать чувства вины, в других – стыда. Часто говорят, что «культура вины» скорее присуща Западу, а «культура стыда» – Востоку. Так, японский самурай совершает ритуальное самоубийство (харакири), чтобы покончить с непереносимым стыдом, даже если в том нет его вины: например, ему нанес незаслуженное оскорбление его господин. Для человека западной культуры это кажется бессмысленным и жестоким, но в то же время японское общество не знает таких мучительных размышлений о коллективной ответственности простых граждан за преступления против человечности, совершавшихся во время Второй мировой, какие характерны для европейских стран, прежде всего Германии.

Впрочем, в последнее время культурологи все чаще задаются вопросом: а не есть ли само это противопоставление чисто западный конструкт? Ведь всегда приятнее думать, что ты руководствуешься внутренними убеждениями, а не впечатлением, которое произвел на окружающих. Безусловно, полярное противопоставление тут неуместно, стыд и вина присутствуют в любой человеческой культуре, но они по-разному действуют и разнится их «удельный вес».

В Библии представление о стыде значат намного больше, чем в современных западных обществах (включая и российское). Представления о вине или правоте связаны прежде всего с судом, который устанавливает вину или невиновность, и суд нам прекрасно понятен, потому что он играет важную роль и в нашем обществе. Он устанавливает, виновен или невиновен данный человек.

А кто устанавливает, чего и когда нам стыдиться? Культуры мира выглядят такими разными: в одних женщине неприлично появляться на людях с открытым лицом, в других – вполне допустимо прийти на совместный нудистский пляж. Откуда мы узнаем, что почетно и что позорно? Кто определяет степень почета и позора данного индивида в данном социуме?

При всем разнообразии конкретных проявлений общие принципы сходны для всех традиционных обществ. Почет и позор прежде всего основаны на рождении, усыновлении, принадлежности к социальной группе. В то же время почет может быть приобретен личными достижениями или линией поведения в соответствии с общественными ожиданиями. Соответственно, так же приобретается позор – как антипочет или отсутствие почета. При этом почет – важнейший ресурс, которым патрон делится с клиентами.

В библейской культуре, как и во многих других, почет или позор относятся прежде всего к «имени» – это и социальное положение, и родство, и репутация. Соответственно, внутри этих социальных групп почетом или позором можно поделиться или «заразиться»: оскорбление посла является оскорблением пославшего его царя, а действия мудрого слуги добавляют почета его господину.

В Библии почет и позор занимают гораздо больше места, чем в современных книгах, и в результате переводчики и комментаторы нередко упускают из вида нечто важное. Вот притча о злых виноградарях из 21-й главы Евангелия от Матфея. Почему хозяин виноградника безрассудно посылает к этим злым арендаторам сына, надеясь, что они его «постыдятся»? Для той культуры это было понятно: не воздав чести сыну хозяина, они тем самым обесчестят хозяина, а это противоречит правилам общественной жизни и навлечет позор на них самих.

А вот притча о званных и избранных из следующей главы того же Евангелия. Гости, приглашенные на пир, один за другим отказываются прийти, и вот кульминация: «…прочие же, схватив рабов его, оскорбили и убили их» (22:6). Если они их все равно убили, какая разница, оскорбляли ли они их перед смертью? Для человека библейской культуры это очень важно: убийство слуг было не простым уголовным преступлением, оно было намеренным и тяжелым оскорблением господина (как, кстати, и в прошлом примере).

Особенно наглядно это выглядит там, где речь идет о богословских идеях, выраженных при помощи метафор. В Послании к Евреям (6:6) упоминаются некие люди, для которых закрыта возможность покаяния – уникальная ситуация для Нового Завета, где все время говорится о возможности покаяния для всех и в любой ситуации. Что именно делают эти люди, не очень понятно – вероятно, отрекаются от некогда принятой веры. Об этом сказано так: ἀνασταυροῦντας ἑαυτοῖς τὸν υἱὸν τοῦ θεοῦ καὶ παραδειγματίζοντας. Синодальный перевод: «Они снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему».

Опять-таки, если они распинают Христа, то уже не очень важно, что при этом они «ругаются», по крайней мере, с нашей точки зрения. Но здесь мы видим важнейшую составляющую распятия: демонстративный позор. Человечество, к сожалению, изобрело много способов постепенно замучить отдельного человека до смерти. Но далеко не все из них предполагают такую степень унижения, беспомощности и демонстративности, как римское распятие, для евреев к тому же отягощенное обнажением и древним проклятием всякого, кто «повешен на древе» (Втор. 21:23).

Таким образом, здесь говорится, что эти люди не только заново убивают своими поступками и словами Христа, но и стремятся Его опозорить. Я бы предложил такой вариант перевода: «Сына Божьего заново предают распятию и выставляют на позор».