Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

Библия, как видим, очень неудобный текст. Поэтому намного проще сделать вид, что с ней мы уже целиком и полностью разобрались, думать о ней не стоит – надо теперь отражать происки врагов, бороться за принятие нужных законов, наращивать экономическое могущество… и так последовательно поддаваться всем искушениям, которые Христос отверг в пустыне: искать себе побольше хлебов, славы всех царств мира и общенародного признания заслуг.

Нам, христианам всех конфессий, профессий и убеждений, на самом деле предстоит открыть Библию и прочесть – не потому, что от нас этого кто-то требует, как от Тома Сойера в воскресной школе, а потому, что именно к ней естественно обращаться христианам в поисках ответов на актуальные вопросы. Часть этих ответов мы найдем в готовом виде (как в словах Исайи о посте), но гораздо чаще придется столкнуться с ситуацией, когда Библия помогает расставить приоритеты и правильно сформулировать вопросы (как в случае с динарием), но ответы придется искать самостоятельно и многие решения будут вовсе не очевидными. Впрочем, не мы первые, есть, на чей опыт опереться, и это не только германские христианские демократы, но и Святые Отцы. То, что мы привычно называем Преданием, и есть опыт прочтения Писания христианами прошлых веков, опыт жизни по нему. Условия изменились, базовые ценности – нет.

В конце концов, христианство стало главной религией Римской империи не потому, что апостолов было много, или что на их стороне были бюрократия и репрессивный аппарат, или что они выражали чаяния широких народных масс. Нет, они смогли предложить людям нечто очень для них важное и ценное – и сделать это на понятном языке.

Чтобы прервать дурную метафизику вечного возвращения, стоит вернуться к Библии. Именно там впервые было сказано слово «Исход».

Хотя церковь в мистическом смысле – тело Христово, но в социологическом плане она – плоть от плоти нашего общества, происходящего из СССР. Причем, что естественно, она остается одной из самых консервативных частей этого общества. Это не хорошо и не плохо, это естественно.

Советское общество отличалось от западного, помимо прочего, полным отсутствием слышимого диалога по общественно значимым вопросам. Власть объявляла народу свою волю, народ на собраниях поддерживал и одобрял, на кухнях ругал или не обращал внимания, но понять, что на самом деле происходит, было трудно.

Самой же большой загадкой в СССР было – чего на самом деле хочет власть? Понятно, что и в Политбюро были разные идеи и дискуссии, что, к примеру, Косыгин был умеренным реформатором-экономистом, а Суслов – сторонником жесткой идеологической линии. Но народ, как и западные политологи, мог догадываться о соотношении сил по косвенным признакам вроде расстановки фигур на Мавзолее и высоте, на которую поднималась ладонь Брежнева, приветствующего первомайскую демонстрацию.

Если нынешняя Россия возвращается во времена СССР, то прежде всего в этом отношении. Какая у власти сегодня программа, не может внятно объяснить никто, а что такое оппозиция, вообще непонятно. Надо ли удивляться, что руководство РПЦ еще в меньшей степени, чем политическое руководство страны, склонно выступать с программными заявлениями или раскрывать внутренние разногласия? Не только общество в целом, но и те, кто определяет сегодня церковную политику, сложились как личности в советское время.

С другой стороны, все те десятилетия для советского государства главным было развитие и освоение новых пространств, а православные были предельно консервативны. Поместный собор 1917–1918 годов, указавший путь для развития и преобразований, собрался слишком поздно – в стране начиналась Гражданская война, ее продолжила жесточайшая диктатура убежденных атеистов, церковь была подвергнута гонениям, беспрецедентным в отечественной истории. Основной, а то и единственной задачей церковных людей стало сохранение всего, что еще можно было сохранить.

Отсюда берет начало и психология осажденного лагеря: ничего не менять внутри, не до того сейчас, но отбивать яростные атаки врагов и переходить при малейшей возможности в наступление; она стала определяющей на все постперестроечные годы церковной жизни, а теперь еще и очень удачно совпала с официальной государственной идеологией.

Наблюдатели отмечают, что в публичных речах руководства РПЦ крайне мало говорится о Христе, Боге, Евангелии. Кто-то делает поспешный вывод, что вера для них мало значит, но это далеко не единственное возможное объяснение. Скорее можно сказать, что догматы веры понимаются как нечто раз навсегда решенное и подтвержденное временем, так что лишний раз говорить об этом не приходится.

Характерный пример – «благодатный огонь», который зажигается накануне Пасхи внутри Храма Гроба Господня в Иерусалиме. Многие верят, что огонь этот нисходит с небес и обладает особыми свойствами (хотя церковь никогда не делала это частью своего вероучения): огнем можно, например, умывать лицо, не обжигаясь. Для значительной части православных это и есть главное, самодостаточное доказательство истинности православной веры, ведь снисходит-то он на православную, а не западную Пасху.

Да, несколько лет назад были серьезно реформированы или созданы заново институции, в которых мог начаться содержательный диалог о вере и церковной жизни: прежде всего, это Межсоборное присутствие и Библейско-богословская комиссия. Диалог действительно начался, но скоро стало понятно, что органы эти носят консультативный характер: в них отобраны подчеркнуто лояльные люди разных взглядов, и все документы, которые они принимают, должны быть рассмотрены архиерейским собором или совещанием (в последнее время совещание все чаще заменяет собор). Без их одобрения никакие решения не имеют никакой силы.

То есть пространство для дискуссии по теоретическим вопросам расширилось, а пространство принятия решений – нет. Ключевым термином здесь служит слово «священноначалие», то есть высший епископат во главе с патриархом, которые выступают консолидировано. Это не простое начальство, а священное, оно говорит от имени церкви. Отдельный епископ может ошибаться, и его старшие собратья (и только они) могут его поправить, но священноначалие в целом принимается за непогрешимое.

С этим связана важнейшая структурная проблема: отсутствие адекватной обратной связи и «заднего хода». Раз за разом иерархи оказываются втянутыми в скандалы, где выгоды сомнительны, а репутационные потери огромны. Но давайте вспомним, что эти люди десятилетиями живут в среде, в которой фраза «ваше высокопреосвященство, в данном случае вы неправы» просто немыслима. Наверх подается почти исключительно позитивная информация, а редкий негатив маркируется как «происки врагов», которым, конечно, ни в чем нельзя уступать, с ними нужно бороться.