Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

Вот только одна простая деталь. Сто, двести, триста лет назад типичный прихожанин жил в тесной деревянной избе, носил домотканую одежду, ел пареную репу и хлеб грубого помола, пил квас, вечерами жег лучину. В воскресный день он приходил в просторную каменную церковь, освещенную восковыми свечами, встречал там священника в расшитых одеяниях, вкушал пшеничную просфору. Сам церковный быт уводил его от повседневной убогости в пространство торжества и праздника. Но что из этого впечатлит современного прихожанина – жителя большого города? Он стремится не к роскоши и пышности, а скорее к простоте, искренности и скромности, скорее его поразит пение под гитару у костра в палаточном лагере под открытым небом. И вот такому человеку предлагают в качестве образца золоченый барочный иконостас, объясняют про постных омаров и непостный кефир и требуют от него соблюдения средневекового этикета с «вашего высокопреосвященства смиренными послушниками»…

Разумеется – и это нужно сразу сказать, – в РПЦ есть множество прекрасных христиан, и в священном сане и без, и кто ищет хороший приход, духовного наставника или место для приложения собственных сил в благотворительности – легко найдет их, по крайней мере в Москве и Петербурге. Многие (из меньшинства) остаются на этом уровне и вполне находят себя. Но другие уходят в иные конфессии или в некое самостоятельное плавание, и если с точки зрения наполняемости храмов этот уход (пока?) незаметен, то тенденция эта достаточно яркая и потенциально тревожная для Патриархии.

Что не устраивает их, если можно найти храм и батюшку себе по сердцу? Прежде всего то, что от них совершенно ничего не зависит, а их участие в богослужебной жизни сводится к пассивному выслушиванию и выстаиванию всё того же круга служб из года в год. Да и в приходской жизни возможностей для активного действия обычно ненамного больше. К тому же всё, что делается на низшем уровне, полностью зависит от начальства, и в любой момент любой священник может быть отправлен куда угодно, приходской совет распущен, храм отобран, и всё в полном соответствии с новой версией устава (кстати, принятого единогласно почти во всех приходах России). И есть примеры того, как это происходит.

Кроме того, людей, склонных к рефлексии, сильно раздражает идеологизация православного пространства – что на самом верху проповедуется не столько Евангелие, сколько всякие «цивилизационные коды», для которых Евангелие – полезный атрибут, но не более того. Те, кто помнят советскую систему, с ужасом замечают, что руководство РПЦ постепенно занимает вакантное место идеологического отдела ЦК КПСС.

Казалось бы, именно эти люди и могли бы начать «русскую реформацию». Но прежде, чем говорить о ней, спросим себя: возможна ли вместо нее мирная реформа сверху? Полагаю, что к ней не было бы никаких препятствий – это ясно показала кубинская встреча папы и патриарха в начале 2016 года. Долгие годы Москва «уклонялась от объятий» Ватикана, причем едва ли не важнейшей причиной виделся консерватизм значительной части верующих: обняться с ересиархом-латинянином значило бы в их глазах отречься от Истины. Объятие состоялось, и что же? Да, кто-то выразил свое неудовольствие, но никакого организованного раскола не произошло: по-видимому, все, кто был к такому расколу склонен, уже в него ушли, например, после Баламандских соглашений с католиками 1993 года, где обе церкви признали друг друга церквами, а не еретическими сборищами.

Примерно таким же образом можно было бы начать, так сказать, модернизацию без вестернизации, на свой лад осовременить православную практику по образцу аджорнаменто Второго ватиканского собора у тех же католиков. Но… зачем что-то менять, если система и так работает отлично и очень устойчива (так это выглядит для иерархов)? Православная миссия понимается сегодня как расширение пространства, зарезервированного за церковью в обществе и государстве, при этом все вопросы, касающиеся не только веры, но и самого православного быта, полагаются раз и навсегда решенными. Экстенсивное развитие, как в СССР.

Все, конечно, может измениться, если РПЦ утратит свои нынешние позиции и привилегии и вынуждена будет встраиваться в общество каким-то иным образом. Это, кстати, может произойти и при нынешней власти, но пока признаков такой перемены не видно. Реформы сверху, на мой взгляд, вполне возможны, но для нынешнего церковного руководства подозрительны и крайне нежелательны, оно пойдет на них лишь в крайнем случае. Можно было бы ожидать, конечно, что за реформы примется следующее поколение епископов, но нынешняя система самовоспроизводится с завидным постоянством: чтобы добраться до самого верха, нужно приобрести определенный набор качеств. Ожидать появления «церковного Горбачева» не приходится.

Возможна ли тогда реформация по образцу западной? Нет, разумеется. Та, которая состоялась полтысячелетия назад, была порождением традиционного общества. Лютер изначально не создавал еще одной конфессии – он стремился очистить и исправить всю существующую церковь, везде и для всех. Теперь трудно даже представить себе подобное намерение…

Сегодня, нравится нам это или нет, мы живем не в архаике, а в постмодерне, и даже попытки поиграть в архаику идут по постмодернистской модели, о чем уже говорилось в 24-й главе. Если же предположить, что из космоса явятся пришельцы и заменят нынешние церковные структуры на нечто иное, результат может нас сильно и неприятно удивить. Например, публицист С. А. Белковский давно мечтает о роспуске МП и о создании «федерации независимых приходов». Не очень понятно, как такая реформа может произойти, но можно быть уверенными, что при нынешних раскладах во многих независимых приходах будет висеть на почетном месте икона «богоданного вождя Иосифа Виссарионовича».

Скорее мы увидим совсем другое – и уже начинаем видеть. Те, кто не готов разрывать связи с православием русской традиции, но и не удовлетворяется нынешней ситуацией, будут создавать не параллельные юрисдикции (их уже насоздавали достаточно), а скорее маленькие уголки, в которых они смогут неформально собираться и делать что-то для них значимое, не объявляя об этом urbi et orbi. Собственно, примерно так, как это и происходило в поздне-советские годы, но теперь уже, пожалуй, без надежды на то, что удастся воссоздать, пусть и в масштабах одного прихода или братства, Святую Русь былых веков.

Все это может происходить и уже происходит в разных формах, от бесед на кухне до квартирных литургий, и вполне понятно, что в таких вещах не может быть ни организационного, ни смыслового единства. Собственно, это опыт частной жизни. Отметим, что примерно по той же модели прошла и встреча папы и патриарха в Гаване: не соборные решения, не громкие слова и судьбоносные постановления, а просто встреча двух пастырей как двух людей, которым есть, что сказать друг другу.