Жан Кальвин - Наставление в христианской вере, т.3

Они не осмеливаются прямо заявить, что вязать и разрешать означает прощать и изглаживать грехи, потому что знают, что Господь объявил через пророка: «Я, Я Господь, и нет Спасителя, кроме Меня... Я Сам изглаживаю преступления твои» (Ис 43:11,25). Но они говорят, что у священника есть право произнести, кто связан, а кто разрешён, и объявить, которые из грехов оставлены, а которые отпущены; и что священник объявляет об этом на исповеди, когда отпускает или оставляет грехи, или в форме приговора, когда отлучает от Церкви или снимает отлучение. Наконец, понимая, что они не в состоянии выйти из затруднения, когда им возражают, что недостойные часто бывают связаны или разрешены своими священниками, в то время как они не связаны или не разрешены на небесах, в качестве последней уловки папистские схоласты выдвигают утверждение, что дар ключей следует принимать с определённым ограничением: Христос обещал, что правильно произнесённый приговор священника будет подтверждён Им на небесах в соответствии с заслугами того, кого священник связал или разрешил. Больше того, эти ключи якобы даются всем священникам и вручаются им епископами в момент ординации; но право пользоваться ими имеют лишь те, кто исполняет церковное служение. Они остаются даже у отлучённых и запрещённых в служении священников, однако словно заржавелые или надёжно спрятанныеа. Отстаивающих всё это можно считать более сдержанными и трезвомыслящими по сравнению с теми, кто в новой кузнице выковал новые ключи, которыми, как они говорят, заперта сокровищница Церкви. Об этих последних мы со всей откровенностью скажем немного позжеь.

16. Я кратко выскажусь по всем этим пунктам, но пока оставлю в стороне вопрос, по какому праву или какому произволу они принуждают души верующих подчиняться их собственным законам, поскольку это будет рассмотрено в другом местес. Но невозможно стерпеть того, что они обязывают верующих называть все свои грехи; что отказывают в прощении грехов, если не было особой подготовки к исповеди; что говорят, будто врата рая закрыты для тех, кто пренебрёг возможностью исповедаться. Как они смеют думать, что возможно назвать все свои грехи, если даже Давид, который, полагаю, добросовестно приготовился к исповеди, смог лишь воскликнуть: «Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня» (Пс 18/19:13)? И в другом месте: «Беззакония мои превысили голову мою, как тяжёлое бремя отяготели на мне» (Пс 37/38:5). Он, конечно, понимал, как глубока бездна наших грехов и сколько всяческих преступлений таится в человеке, сколько голов у чудовища греха и какой длинный хвост тянется за ним. И потому он не стал составлять полный список своих грехов, но из бездны терзаний воззвал к Богу: Я согбен, я погребён, я изнемог; врата ада обступили меня; пусть десница Твоя спасёт меня из трясины, в которой тону, от смерти, которой умираю [Пс 17/ 18:6; 68/69:2-3,15-16]. Так кто же теперь станет думать о том, чтобы сосчитать свои грехи, видя, что Давид не мог счесть своих?

17. Муки этой геенны испытала совесть тех, в ком было какое-то чувство Бога47. Побуждаемые умствованиями учёных теологов, они прежде всего захотели исчислить грехи и для этого разнесли их по стволам, ветвям, отросткам и листьям. Затем они взвесили количества, качества и обстоятельства. Но когда они двинулись вперёд, то им открылись лишь небо и море и не было видно ни единой бухты или гавани. И по мере их продвижения число грехов всё увеличивалось. Они вставали перед ними, как высокие горы, закрывающие горизонт, и исчезла всякая надежда когда-нибудь выбраться на открытый простор. Их охватила тоска, и в конце концов они впали в отчаяниеа. Тогда эти палачи, чтобы излечить нанесённые ими раны, предложили лекарство: пусть каждый позаботится о себе самь. Но от этого появились лишь новые тревоги, вернее, новые муки охватили бедные души. Стали приходить такие мысли: я не посвятил этому достаточно времени; я не усердствовал должным образом; я упустил часть грехов по небрежению, а подобная забывчивость, происходящая от небре-женния, непростительна. Тогда они добавили новые лекарства, якобы облегчающие боль: покайся в своём небрежении, и если оно не слишком велико, то будет прощено. Но все эти лекарства не могли заживить рану и были не столько средствами для облегчения боли, сколько ядами, к кото-

аПётр Ломбардский. Цит. соч., IV, dist. XVI, 1 (MPL, CXCII, 877s.); Бонавентура. Комм, к Сентенциям, I, dist. XVI, pars I, dub. 7; dist XVII, pars III, art. II; Biel Gabriel. Comment. Sent. IV, dist. XVII, qu. 1, art. 2, concl. 4.

ьАлександр из Гэльса. Цит. соч., IV, Q. LXIX, m. 8.

рым примешали малую толику мёда, чтобы их горечь не вызвала отвращения с первого глотка, но чтобы они обманули вкус и, не распознанные, проникли в сердце. В ушах постоянно звучит страшный голос: исповедуйся в своих грехах! Вызываемый им ужас можно преодолеть лишь с помощью какого-то очень надёжного утешения.

Пусть читатели задумаются, возможно ли в конце года дать отчёт во всём, что было сделано, рассказать о грехах, которые совершались каждый день. Мы по опыту знаем, что если вечером попытаться разобрать все совершённые за день ошибки и прегрешения, то оказывается, что они настолько разнообразны и многочисленны, что память запутывается. Я говорю не о лицемерах, которые считают себя очищенными от грехов, назвав три-четыре тяжких проступка, а об истинных рабах Божьих, которые, добросовестно исследовав свои грехи и почувствовав, что задавлены ими, идут ещё дальше и восклицают вместе со св. Иоанном: «Если сердце наше осуждает нас, то кольми паче Бог, потому что Бог больше сердца нашего» (1 Ин 3:20)! Поэтому они трепещут, взирая на великого Судью, знание которого неизмеримо превосходит наше понимание.

15. То, что капли мёда, подсластившие смертельный яд, понравились множеству людей, произошло не потому, что люди подумали, будто Бог удовлетворён, и не потому, что они сами были ими удовлетворены. Но как мореходы, бросив якорь посреди моря, отдыхают от своих корабельных трудов, или как утомлённый и обессиленный паломник вдруг усаживается посреди дороги, чтобы немного передохнуть, так и эти люди решили дать себе отдых, хотя он не восстановил их силы. Я не беру на себя труд доказывать истинность сказанного — каждый знает это по себе. Но я обрисую в общих чертах сам этот закон.