Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни

Вот всего лишь один тому пример. В своё время от внимания бельгийского историка-иезуита Ипполита Делэ (1859–1941 гг.) не укрылось, что «Церковь отмечает в один и тот же день праздник двух своих деятелей, которые оба умерли в Италии; что обращение одного и другого было вызвано чтением "житий святых"; что каждый из них основал монашеский орден с названием, происходящим от одного и того же слова; что оба эти ордена были затем упразднены двумя Папами — тёзками, — так и хочется сказать, что, видимо, в святцы по ошибке вписали одну и ту же личность под двумя именами. Между тем это чистая правда: ставши монахами под влиянием биографий праведников, св. Джованни Коломбини основал орден иезуатов, а Игнатий Лойола — орден иезуитов; оба умерли 31 июля (первый близ Сиены в 1367 г., второй в Риме в 1556 г.); орден иезуатов был упразднён папой Климентом IX, а Общество Иисуса — Климентом XIV» [241].

Не желая довольствоваться простой констатацией столь удивительного факта, французский историк Марк Блок, прибегнув к нехитрым вычислениям, пытается «забавы ради» определить математическую вероятность такого совпадения. Его подсчёты показывают, что она очень и очень мала, хотя и не исключена полностью [242]. Но на это совпадение можно, пожалуй, взглянуть и иначе — если угодно, символически. Ведь оно действительно ошарашивает и лишний раз заставляет задуматься о загадках, заданных миру св. Игнатием Лойолой.

Конечно, в известном смысле можно утверждать, что каждый человек несёт в себе некую тайну, зачастую непонятную и ему самому. И уж тем более это относится к личности такого масштаба, каким был св. Игнатий. Ведь он, можно сказать, не оставлял равнодушным никого. Более того: перед нами такой святой, к которому, пожалуй, вполне можно было бы отнести библейские слова о «камне преткновения» [243]для множества людей — подчас весьма знаменитых, достойных и сведущих.

Разумеется, загадку личности св. Игнатия пытались разгадать многие. Однако особый интерес к этой теме был проявлен уже в XX столетии, когда характер, душевный склад, особенности психики этого человека стали предметом не одного специального исследования. Возможно, одними из самых удачных работ, посвящённых этой теме, стали две статьи Маурисьо Ириарте (S.J.): Фигура и характер св. Игнатия Лойолы (1944 г.) и Личность Игнатия в свете производимых им оценок (1956 г.) [244]. Основываясь на этих статьях, можно попытаться набросать краткий психологический портрет этого необычного человека, получившего при рождении баскское имя Энеко, а при крещении — испанское имя Иньиго.

Но сначала — о его физическом типе. По классификации Кречмера, святой обладал «пикническим типом телосложения с явными элементами атлетического». При этом он был невысок ростом: 1 м 56 см. Рядом с таким высокорослым и статным человеком, как, например, св. Франциск Ксаверий, он мог показаться почти карликом. Однако в юности и молодости, до ранения в Памплоне, он не уступал никому в физической и военной подготовке. Даже после этого страшного ранения он остался неутомимым ходоком, способным пройти пешком более 70 километров в день.

Теперь — о его психологическом типе. Люди, знавшие Иньиго в юности, отзывались о нём примерно так: «ярко выраженный холерик, очень вспыльчивый и гневливый, дерзкий и пылкий. Честолюбив, любитель нарядно приодеться, поклонник карточной игры и женщин. Чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, легко поддаётся гневу и не раздумывая вступает в стычку, но затем столь же легко идёт на примирение».

Уже из одного этого видно, что в Иньиго преобладало эмоциональное начало. Он был смел до дерзости, но, тем не менее, временами поддавался и страху. Мог внезапно рассмеяться, охотно и часто шутил; по слову Педро де Рибаденейры, он был «весело серьёзен и серьёзно весел». Не чужды ему были и эстетические эмоции: музыка и поэзия вызывали в нём живой и глубокий отклик, и то же самое можно сказать о красотах природы. Даже те формы, в которые облекалась его религиозность, подтверждают: преобладающую роль в его психической жизни играло начало аффективное.

Ему были знакомы резкие и внезапные перепады настроения: от радости — к печали, от уверенности в своих силах — к отчаянию. Святой был в избытке наделён тем, что принято называть «слёзным даром»: не только молитва или богослужение, но и, например, звёздное небо или весенние цветы могли исторгнуть у него обильные слёзы. Впоследствии он даже попытается регистрировать и классифицировать свои слёзы — по крайней мере, пролитые им во время Мессы.

Пожалуй, можно сказать, что он был словно соткан из контрастов — и вместе с тем эти противоречия оказались взаимно уравновешены, приведены к некоей глубокой гармонии. Педро де Рибаденейра даже сообщал, что врачи считали Игнатия (в позднем возрасте) меланхоликом, хотя по натуре он, несомненно, был холериком. Видимо, это следует отнести на счёт непрестанной напряжённой работы над самим собой, длившейся десятилетиями — работы, не прошедшей бесследно, но глубоко преобразившей весь душевный склад этого человека [245].

Сложная, с трудом достигнутая уравновешенность проявлялась не только во внутренней жизни св. Игнатия, но и в его отношениях с другими людьми, со «внешним миром» в целом. От природы он прекрасно разбирался в людях, мог без труда оценить их, понять особенности их характера. Он был реалистом, способным примениться ко времени и обстоятельствам. Отсюда проистекали и его общепризнанные организаторские способности. Кроме того, он мог интуитивно угадать великие порождающие идеи, витающие, так сказать, в воздухе эпохи, и принять их как руководство к действию. Это особенно поразительно потому, что в сравнении с этой интуитивной проницательностью, со способностью к интроспекции его сугубо интеллектуальные способности были достаточно скромны. Однако в гениальности (пусть хотя бы практической) ему не отказывал почти никто — даже заклятые враги.

Вот так, или примерно так, мог бы выглядеть «психологический портрет» св. Игнатия Лойолы. Понятно, что такой портрет невозможно набросать, учитывая лишь статические, «синхронические» элементы. Ведь и характер, и внешность этого человека претерпели громадные перемены. Так можно ли реконструировать динамику этого внутреннего развития, принимая во внимание прежде всего элементы «диахронические»?

Казалось бы, есть все основания надеяться на успех в этом деле:

ведь не кто иной, как сам св. Игнатий, рассказал о событиях своей жизни. Правда, не всей жизни, а лишь определённого её этапа — но всё же и это немало! Именно такой рассказ и лёг в основу того текста, который по большей части принято называть «Автобиографией» святого. Приглядимся же повнимательнее к этой не столь уж объёмной, но весьма значительной и отнюдь не простой книге.