Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

Мы рассмотрели восемь важнейших областей христианской веры и жизни в I в. В каждой из них обнаружилось определенное многообразие. Рассматривая вопрос о наличии в этом многообразии некоего средоточия или общности, мы всякий раз находили объединяющий фактор (хотя и не везде с явной очевидностью). Этим фактором является Христос — в особенности тождественность прославленного Христа и Иисуса из Назарета, то есть распятый является и воскресшим. Сутью самых разных раннехристианских керигм было возвещение о воскресении и вознесении Иисуса, земного Иисуса, который одновременно является Христом веры. Различные исповедания объединяло убеждение в том, что Иисус, то есть Иисус из Назарета, и есть Мессия, Сын Божий, Господь. В формировании веры ранних общин определенную роль играло предание, и основным было предание об Иисусе, Его словах, делах и страданиях, а также керигматические традиции, истолковывавшие эти страдания и возвещавшие о воскресении. Иудейские писания играли фундаментальную роль в самопонимании христианской церкви I в., но главным все же было само "событие Христа"; в конечном счете Ветхий Завет лишь постольку являлся "основой новозаветного богословия", поскольку соотносился с "откровением Христовым", в свете которого и истолковывался. Менее ясно, что связывало различные представления о служении. Но даже здесь прослеживается общее убеждение в том, что главой общины является Иисус, служение Которого остается образцом для остальных. Подобным образом раннехристианское исповедание веры в первую очередь характеризовалось убежденностью в том, что благодаря Иисусу, Его жизни, смерти и воскресению, стало реальным новое взаимоотношение с Богом, что только Его продолжающаяся жизнь делает возможным и действительным само церковное богослужение. Более ясным было христологическое единство, выраженное в таинствах, — единство Иисуса умершего, Чью смерть они разделяют, и воскресшего из мертвых Господа, в жизни Которого они также участвуют. Ясным было и христологическое единство, выраженное в раннехристианском понимании Духа и религиозного опыта: именно сущность Иисуса (воплощенную в преданиях об Иисусе) они ощущали отражающейся в собственном опыте (Дух Иисусов), и именно она стала в той или иной степени критерием оценки их собственного опыта.

Христос — средоточие единства в христианстве I в., Христос, Который был и ныне есть. Христос предания об Иисусе и Христос веры, молитвы и опыта — один и тот же. Этот вывод не должен нас сильно удивлять: в конце концов мы исследуем именно христианство. Но дело не только в этом. Этот вывод никоим образом не решает проблему единства и многообразия в раннем христианстве; мы лишь раскрыли центральную проблему. Между тем у проблемы две грани. С одной стороны, традиционное христианство стремится не просто подтвердить единство и преемственность между земным Иисусом и прославленным Христом. Оно стремится гораздо больше сказать о Христе, провозгласив Его уникальным откровением Божьим, а Его самого — Богом, вторым лицом Троицы, Богочеловеком. Поразительным выражением этого является простое утверждение, принятое в начале Всемирным советом церквей: для участвующих в нем церквей минимальным исповеданием является признание "Господа нашего Иисуса Христа Богом и Спасителем".

С другой стороны, новозаветные исследования двух последних веков чрезвычайно затруднили провозглашение даже скромного тезиса о единстве Иисуса и Христа, не говоря уже о более серьезных утверждениях о Его божественности. Причем именно единство и преемственность между земным Иисусом и вознесенным Христом оказались чрезвычайно проблематичны. Во–первых, между проповедью Иисуса и верой ранних церквей обнаруживается скорее разрыв, чем преемственность, — "Иисус проповедовал Царство, первые христиане — Иисуса" (см. выше, § 7.2). Те богословы- новозаветники, которые полагали, что могут воссоздать облик исторического Иисуса, по–видимому, склонны были считать, что Иисус не рассматривал Себя как часть проповедуемой Им Благой вести. Во–вторых, среди авторов Нового Завета наблюдается такая разноголосица, когда они говорят о Христе, что никоим образом не ясно, о какой преемственности идет речь. Другими словами, требуется более тщательно рассмотреть наш вывод ("Христос — средоточие единства"), поскольку неясен облик исторического Иисуса, неясны представления первых христиан о Христе веры; неясно, насколько прочно коренится традиционная христология в раннем христианстве. Сейчас мы должны разрешить такие вопросы: как соотнести центральное положение Христа в вере и жизни ранних церквей с тем, что мы знаем о проповеди самого Иисуса и Его взгляде на Самого Себя? Как соотнести между собой различные взгляды на Христа среди первых христиан? Как соотнести различные новозаветные воззрения на Христа с христологией традиционного христианства? Короче говоря, является ли христология христианства I в. прочным объединяющим центром разнообразных выражений и форм христианства I е.?

Прежде чем мы перейдем к рассмотрению этих вопросов, следует повторить предупреждение, сделанное в начале главы III, — пытаясь добраться до истоков христологической мысли I в., мы не должны проецировать на то время позднейшие выводы классических христологических споров; мы не должны предполагать, будто повсюду скрыта ортодоксия, ожидающая своего раскрытия; иначе непредубежденный подход к новозаветному материалу окажется невозможен. Если человек станет рассматривать период начала христианства, а в ушах у него будут звучать классические формулировки христианской ортодоксии, он едва ли сможет уловить подлинный характер христианской мысли I в. (если она окажется иной). Мы скорее должны поставить себя на место евреев того времени, имевших строгую монотеистическую традицию, и попытаться понять, как они воспринимали Иисуса и первых христиан.

Какую роль отводил Себе Сам Иисус? Свидетельствовал ли Иисус о Себе как о Мессии? Одно дело утверждать, что прославленного Христа отождествляли с земным Иисусом, другое — что Сам земной Иисус уже осознавал Свое значение, которое присуще прославленному Христу. Можем ли мы в самом деле говорить о преемственности между историческим Иисусом и керигматическим Христом и настаивать, что связующие их нити столь же крепки со стороны исторического Иисуса, сколь они крепки с другой?

50.1. Неподдельность и серьезность этой проблемы подчеркивается неудовлетворительностью многих ответов, которые давались предыдущими поколениями. Традиционная христология воспринимала христианское благовестие следующим образом: Бог сделался человеком, чтобы человек благодаря Богочеловеку или скорее воплотившемуся Богу смог снова участвовать в божественной жизни. Традиционные догматики нашу проблему за таковую не признают: будучи Богом, Иисус знал, что Он — Бог, и знал, что увенчает Его дело. В Евангелии от Иоанна достаточно текстов для подтверждения этого тезиса экзегетическими методами. Когда в XIX в. встал вопрос о том, как же Себя видел Сам Иисус, экзегеты опять брали в качестве опоры четвертое Евангелие. Это можно сказать о классической, видимо, переформулировке традиционных воззрений в лекциях Лиддона в 1866 г. (H. Р. Liddon, "The Divinity of our Lord and Saviour Jesus Christ", Bampton Lectures) (Лекция IV — "Божество Господа нашего, засвидетельствованное Его сознанием — св. Иоанн 10:33", где бескомпромиссно утверждается: "Христос истории" не кто иной, как "Христос вероучения"). Но это справедливо и относительно совершенно другого взгляда на Богосыновство Иисуса, высказанного Шлейермахером: в "Жизни Иисуса" [369] F. D. Schleiermacher, Life of Jesus, 1864, англ. пер.: Fortress 1975. он также исходит из того, что сознание Иисуса верно отражено в четвертом Евангелии. Тем не менее, по мере того как исследователи во второй половине XIX века все больше узнавали о богословском характере описания четвертым Евангелием Иисуса, для пресловутых исследователей жизни Иисуса становилось все труднее использовать речи, приведенные у Иоанна, как выражение самосознания Самого Иисуса. В лучшем случае это были размышления Иоанна о значении Иисуса в свете пасхальной веры, где за исходную точку взяты некоторые аутентичные предания об Иисусе. В худшем — они целиком были плодом воображения автора, не имея никакого исторического основания. Так или иначе, столь решающие отрывки, как Ин 8:58 и 10:30, необходимо отнести к богословию Иоанна, а не к историческому Иисусу (см. выше, §§ 6.2 и 18.4).