Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

4) Возможно даже, что Иисус уповал на оправдание через воскресение (ср. 2 Макк 7:11,23,14:46), то есть всеобщее воскресение, которое произойдет, когда Царство наступит во всей полноте, знаменуя начало последнего суда и мессианской эры. Эта надежда, несомненно, отражена в Мк 10:37–40,12:25,14:25, Мф 19:28/Лк 22:28–30. Соотнести такое чаяние с идеей пришествия Сына Человеческого во славе — задача трудная, но выполнимая.

Одним словом, имеются небезосновательные причины для вывода: Иисус рассматривал Свою приближающуюся смерть как заместительное страдание, которое увенчается божественным оправданием. Это значит, что, проповедуя о приближении Царства, Он тем самым указывал на Свои права, которые должны подтвердиться в будущем. Характер этого подтверждения нам сейчас неясен; наши источники считают его уже свершившимся [384] В местах: Мк 8: 31; 9: 31 и 10: 33–34 — речения не наводят на мысль о чем‑либо помимо индивидуального Воскресения Иисуса. Но раннее понимание, несомненно, включало в себя мысль о воскресении Иисуса как о начале всеобщего Воскресения (Рим 1: 3–4; 1 Кор 15: 20, 23; ср.: Мф 27: 52–53); см. также ниже, § 67.3. Вопрос в целом освещается в кн.: Н. F. Bayer, Jesus' Predictions of Vindication and Resurrection, WUNT 2.20, Tübingen 1986. ; но не исключено, что для самого Иисуса грядущее было не столь ясно (ср. Мк 13:32; Лк 11:29–32/Мф 12:39–42,16:4). По крайней мере, мы можем сказать, что в этом чаянии Иисуса заметно реальное преемство между проповедью Иисуса и керигмой о воскресшем Христе: воскресение Иисуса было в подлинном смысле исполнением чаяний самого Иисуса. Отличалась ли керигма от Его собственных воззрений или нет, но именно здесь заключалось ожидаемое Иисусом подтверждение.

50.4. Ощущение Иисусом Своего сыновства. Мы уже видели, какую основополагающую роль в понимании Иисусом Себя и Своей миссии играло Его восприятие Бога как Отца (§ 45.2). Необходимо отметить, что Иисус хотел этого и от учеников. Он учил их обращаться к Богу с тем же дерзновением и доверительностью — "Авва" (особенно Лк 11:2/Мф 6:9). Более того, очевидно, лишь Своих учеников Он призывал жить, исходя из этого опыта (Мк 11:25 и пар., Мф 5:48/Лк 6:36, Мф 6:32/Лк 12:30, Мф 7:11/Лк 11:13, Лк 12:32). Нет свидетельств, что Он проповедовал более широкое представление о небесном отцовстве и человеческом братстве — оно присуще скорее вневременным идеалам либерального протестантизма XIX века, чем эсхатологическому "либо‑либо" учения Иисуса. Другими словами, Иисус, по–видимому, усматривал связь между сыновством Своих учеников по отношению к Богу и ученичеством у Него. Использование ими слова "Авва" в определенном смысле зависело от их близости к Нему, оно вытекало из "Авва" Иисуса. Их сыновство следовало из сыновства Иисуса.

Если мы правильно охарактеризовали допасхальное ученичество, то обращает на себя внимание, что после Пасхи мотив сыновства возникает вновь как важный способ описания отношений верующего с Богом (Мф 23:8–9, Рим 8:14–17, 29, Гал 4:6–7, Кол 1:18, Евр 2:11–17,1 Ин 3:1–2, Откр 1:6) — постоянное использование арамейского "Авва" в грекоязычных церквах (Рим 8:15, Гал 4:6) показывает, сколь глубоко коренились такой опыт и переживание в первоначальной общине. Более существенно, что переживаемое таким образом сыновство понималось как определяемое сыновством Иисуса: подобно Ему они взывали "Авва", сознательно желая принять Дух Христов (Рим 8:9,15–17, Гал 4:6–7). Ясная аллюзия на сыновство Иисуса (вследствие этого они выказывают себя "наследниками Христовыми" — Рим 8:17; именно "Дух Сына" взывает "Авва, Отче!" — Гал 4:6) подразумевает, что молившиеся таким образом возводили опыт и его выражение к способу молитвы и опыту Иисуса, когда Тот жил на земле.

Здесь перед нами немаловажный момент: такое широко распространенное в раннем христианстве выражение молитвенного опыта показывает явное единство и преемственность между земным Иисусом и прославленным Христом, причем связь эта одинаково крепка с обеих сторон. С одной стороны — молитва, вдохновенная Духом прославленного Христа, молитва, которая была столь характерна для Иисуса из Назарета. С другой — молитва, которой Иисус научил Своих учеников во время Своего служения. Дело в том, что с обеих сторон молитва и выражаемое ею взаимоотношение мыслятся как единственно возможные только в связи с Иисусом и проистекающие из Его сыновства. Мы говорим, конечно, не об общественных проповедях Иисуса или первых христиан, а скорее об их основе — взаимоотношении, из которого эти проповеди выросли в том виде, как они разъяснялись в кругу учеников. Но мы можем утверждать, что на этом, более глубоком, уровне самосознания (Иисуса и ранних христиан) роль Иисуса была в равной мере центральной и до и после Пасхи. Таким образом, мы находим еще одну линию преемственности между допасхальным призывом к ученичеству и послепасхальным призывом к вере.

50.5. Переживание Иисусом Царства и Духа Божьего или, точнее говоря, Его понимание Царства и Его переживание Духа, дает нам другой момент истории Иисуса, который стал исходным для одного из элементов христианства I в. Ибо несомненно, что Иисус переживал и понимал Царство, как эсхатологическое напряжение — между уже наличной эсхатологической реальностью и Царством грядущим и желаемым, которое пока еще не наступило (ср., напр., Мф 11:5/Лк 7:22, Мф 13:16–17/Лк 10:23–24 с Мф 6:10/Лк 11:2, Мк 14:25 и пар. — см. выше, § 3.1,2). Более того, это эсхатологическое напряжение было следствием проявления Духа: именно потому, что Он переживал полноту Духа, считая Свою способность изгонять бесов проявлением в Нем и через Него божественной силы, Он заключил, что это является проявлением вмешательства Божьего последних времен, проявлением Царства (Мф 12:28, см. выше, § 45.3), а поскольку Дух последних времен уже действует, Конец не может надолго задержаться, поражение сатаны уже близко, хотя пока еще не совершено (Лк 10:18, Мк 3:27). Это также означает, что Иисус считал Свое переживание Духа и служение в силе Духа чем‑то уникальным: не просто пророческим вдохновением, но помазанием Духа последних времен (Ис 61:1–2 — см. выше, § 45.3); лишь в изгнании Им бесов проявлялось Царство, ибо Его способность это делать была от эсхатологического Духа, то есть силы, которую переживал только Он один (Мф 12:27–28). Но это в свою очередь устанавливает определенную взаимозависимость и взаимосвязь между Иисусом и эсхатологической силой Его миссии: противление этому служению было противлением Духу (Мк 3:28–29 и пар.); Он Сам в Своей миссии являлся частью эсхатологического действия (Мф 11:5–61/Лк 7:22–23, ср. Лк 12:8–9 и пар.). Считая себя в уникальной степени наделенным Духом, он также считал Дух исключительно Своим.

В христианстве I века, наиболее ясно представленном у Павла, мы видим то же эсхатологическое напряжение — между "уже" полученной благодатью, и "еще не" унаследованного, но пока не осуществленного в полной мере Царства. Послепасхальное эсхатологическое напряжение также понимается как следствие проявления Духа: в церквах, основанных Павлом, Дух мыслится именно как первая часть наследия Царства, которая служит залогом его полного осуществления в воскресении тела (Рим 8:10–11,15–23,1 Кор 6:9–11,15:45–50, 2 Кор 4:16–5:5, Гал 4:6–7, 5:16–24, Еф 1:13–14). Более существенно, что Дух переживался как Дух Иисусов — сила распятого и воскресшего, которая проявляется так же, как и в Нем, как сила в немощи, жизнь через смерть (см. выше, § 46.6). Происходит слияние, совмещение роли Духа с вознесенным Христом (1 Кор 15:45), так что присутствие и действие Духа определяется через Его отношение ко Христу: соответствует ли Его суть сути служения Иисуса [385] См. также J. D. G. Dunn, Ί Corinthians 15: 45 — Last Adam, Life‑giving Spirit', CSNT, pp. 127–141. .