Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

Свидетельство Любимого Ученика об авторстве Евангелия от Иоанна • Параллельная структура Пролога и Эпилога Евангелия от Иоанна • Соперничество Любимого Ученика и апостола Петра • Загадочные свидетели истинности Евангелия от Иоанна

В одном из Евангелий содержится указание на то, что оно не просто основано на свидетельствах очевидцев, но написано очевидцем. Это — заключительные стихи Евангелия от Иоанна:

Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его. Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг

Ученик, о котором здесь идет речь, появляется в ключевых сценах евангельского повествования анонимно, как «ученик, которого любил Иисус». На первый взгляд, в заключение Евангелия ясно говорится о том, что этот ученик и есть автор Евангелия. Именно так понимались эти слова традиционно, вплоть до нашего времени. Однако большинство современных ученых не спешат принимать данное утверждение за чистую монету. Так, часто можно услышать, что стих 24 вовсе не указывает на Любимого Ученика как на автора Евангелия. Вполне возможно, мол, что эта греческая фраза говорит о каком–то ином, не столь прямом отношении Любимого Ученика к Евангелию от Иоанна.

Этот аргумент основан на представлении о том, что греческий глагол graphein («писать») может использоваться и в «каузальном смысле», то есть означать «стать причиной написания». В таком случае нам сообщается, что ученик не «написал» это Евангелие, а «стал причиной того, что оно было написано». Свидетельства того, что этот глагол мог иметь такое значение, приводит один лишь Дж. Бернард в своем комментарии 1928 года [928]. Все остальные комментаторы, принимающие эту идею, основываются, прямо или косвенно, только на свидетельстве Бернарда. Он приводит примеры из Библии, разделяя их на две категории [929]. Первая, непосредственно относящаяся к обсуждаемому тексту, — Ин 19:19 (см. также 19:21–22), где говорится (если переводить с греческого буквально): «Пилат же написал и надпись, и поставил на кресте». Вполне резонно предположить вместе с Бернардом, что «Пилат распорядился о написании titulus — но едва ли сам писал на деревянной доске». Свидетельства второй категории у Бернарда относятся к Павловым посланиям. Павел, по–видимому, обычно диктовал свои послания писцу (Рим 16:22; ср. Гал 6:11, 1 Петр 5:12) — однако он говорит о себе «я пишу» (Рим 15:15, 1 Кор 4:14; 5:9; 9:15; 14:37) [930].

Это свидетельствует лишь о том, что слово graphein могло относиться и к диктовке писцу. Многие авторы Древнего мира не брались за перо сами: письмо в те времена было сложным искусством, которое многие предпочитали оставлять профессионалам. Однако необходимо признать, что и в этом расширенном смысле слова graphein автор диктует писцу, что писать. Пилат, возможно, не сделал надпись на кресте собственными руками — однако из евангельского повествования ясно, что выбор слов для надписи принадлежал именно ему (см. 19:21–22). Разумеется, верно и то, что древний автор, как и авторы современные, мог пользоваться чьей–то помощью в работе над рукописью — не переставая при этом являться автором и считать себя таковым. Вполне возможно, что писец, записывавший под диктовку Павловы послания или другие подобные тексты, вносил в них небольшие грамматические или стилистические поправки — точно так же, как современный секретарь или редактор в издательстве правит текст, готовя его к публикации. Известно, например, что иудейский историк Иосиф Флавий пользовался услугами секретарей для улучшения стиля своих грекоязычных произведений. Однако в таких случаях автор просматривает окончательный текст, утверждает его — и несет полную ответственность за его содержание. Автор — не просто «причина написания» своей книги: он и пишет ее, только не один, а с чьей–либо помощью. Такая помощь не требует особого «каузального» значения глагола «писать».

Многие ученые, начиная с самого Бернарда, от мысли, что graphein может означать диктовку, каким–то скачком переходят к выводу, что в Ин 21:24 отражено не столь прямое отношение Любимого Ученика к тексту Евангелия, как отношение Пилата к надписи на кресте или Павла к его посланиям. Позиция самого Бернарда довольно умеренна: «Любимый Ученик — тот, благодаря кому все это написано. Однако придавал форму его рассказам, записывал их и затем публиковал не он — поэтому Евангелие и называется «Евангелием по Иоанну»» [931]. Что означает у Бернарда «придавал форму» — не очень понятно; однако эту мысль пространно развивают другие ученые. Готлоб Шренк в чрезвычайно влиятельном «Богословском словаре Нового Завета» приводит свидетельство из Павла о том, что graphein может относиться к диктовке, и затем продолжает:

В свете этого неопровержимого факта стоит спросить, не может ли ho grapsas tauta [«написавший сие»], стих 21:24, означать попросту, что за этим Евангелием стоит Любимый Ученик и его воспоминания, легшие в основу текста. Это вполне возможная точка зрения, если только не ослаблять без нужды ее вторую сторону. В самом деле, трудно понять эту формулу как–либо иначе, чем как выражение духовной ответственности за содержание книги [932].

Дух захватывает от смелого полета мысли в этих трех предложениях! Из «неопровержимого факта», что graphein могло означать диктовку, Шренк каким–то образом делает вывод: «Трудно понять эту формулу как–либо иначе, чем как выражение духовной ответственности за содержание книги». При этом не приводится ни единого примера, когда graphein означало бы всего–навсего «духовную ответственность» за содержание книги. Нет вообще никаких свидетельств, кроме известного употребления graphein в смысле диктовки в посланиях Павла.

Но еще более удивительно то, что эту вопиюще легковесную аргументацию затем начинают повторять, раз за разом, другие специалисты. Рэймонд Браун, один из величайших исследователей творений Иоанна конца XX столетия, в своем комментарии на это Евангелие сначала цитирует Монтгомери Хичкока, который в статье 1930 года, по большей части игнорируемой исследователями, последовательно опроверг аргументы Бернарда, хотя и сам зашел слишком далеко, заявив, что graphein не могло относиться даже к диктовке [933]. Дальше Браун цитирует самого Бернарда — его рассуждения об «умеренно каузальном смысле» graphein в Ин 21:24. «Другие, — пишет он далее, — полагают, что слово «написать» может означать авторство в намного более отдаленном смысле», — и цитирует три предложения Шренка, приведенные нами ранее. И дальше — просто отмечает, что следует интерпретации Шренка [934], а некоторое время спустя пересказывает ее своими словами: «написавший сие» в Ин 21:24 «означает всего лишь, что Любимый Ученик нес свидетельство, отразившееся в этом Евангелии» [935]. Ни единого аргумента; вообще никаких объяснений того, почему Браун предпочитает позицию Шренка позициям Хичкока или Бернарда!