Георгий Михайлов - Нравственный образ истории

Сомнений в выборе патриарха не было, хотя для порядка назначили трёх кандидатов из числа епископов. Феодор Иоаннович (а не Собор) избрал митрополита Иова. Симфония, возрождённая Иоанном Грозным, вновь нарушилась. Однако, так или иначе, 23 января 1589 года, после Вечерни, «сей наименованный первосвятитель, - пишет Н.М.Карамзин, - в епитрахили, в омофоре и в ризе, пел молебен в храме Успения, со всеми епископами в присутствии Царя и бесчисленного множества людей...» После того, как были выполнены все чинопоследования, первый Русский патриарх Иов «... смиренно преклонил главу, обратился к духовенству, к народу, и с умилением произнёс обет ревностно блюсти вверенное ему от Бога стадо. Сим исполнился устав избрания , торжественное же посвящение совершилось 26 января, на Литургии, как обычно ставили митрополитов и епископов без всяких новых обрядов».

«Имея на голове митру с крестом и с короною, новопоставленный Московский патриарх священнодействовал вместе с Византийским; и когда, отпев Литургию, разоблачился, Государь собственной рукой возложил на него драгоценный крест с животворящим древом, бархатную зелёную мантию с источниками, или полосами, низанными жемчугом, и белый клобук со знамением креста; подал ему жезл Св. Петра митрополита и в приветственной речи велел именоваться главою епископов, отцом отцов, патриархом всех земель северных, по милости Божией и воле Царской».

«Чтобы утвердить достоинство и права Российского священноначалия, написали уставную грамоту, изъясняя в ней, что Ветхий Рим пал от ереси Аполлинариевой ; что Новый Рим , Константинополь, обладаем безбожными племенами Агарянскими; что Третий Рим есть Москва... что в России должно молиться о греческих, а в Греции о нашем [патриархе], который впредь, до скончания века, будет избираем и посвящаем в Москве». И тогда же оба патриарха вместе с Государем соборно установили в России четыре митрополии (Новгородскую, Казанскую, Ростовскую и Крутицкое подворье в Москве), шесть епархий архиепископских и восемь епископских. После чего начались торжества. Греки неустанно славили Царя, Царицу, «царского шурина», а Русские дарили их кубками из серебра, золотом, шелками, соболями, жемчугами. Затем в мае 1589 года гости, отягощённые дарами и казной, отбыли восвояси.

Спустя два года, в июне 1591-го, через митрополита Терновского, вместе с мощами Святых и двумя коронами для Царя и Царицы, греки передали в Россию соборную грамоту, утверждающую учреждение Московской патриархии, как третьей по чести кафедры Вселенской Церкви.

Однако прибытие сей хартии Русской духовной независимости не отмечалось никакими торжествами. В тот момент и Царю, и народу было не до праздников в связи с тем, что случилось 15 мая в Угличе, а затем, уже в июне, произошло в самой Москве.

Получение патриаршей грамоты из Константинополя в июле 1591 года совпало с началом цепи ужасных и загадочных событий в Русской истории, наименованных «великой темнотой». В канун праздника Святой Троицы (6 июня), когда Государь Феодор Иоаннович с Царицею отправились на богомолье в Сергиеву Лавру, в Москве начался опустошительный пожар. В несколько часов сгорели улицы Арбатская, Никитская, Тверская, Петровская до трубы, весь Белый город, дворы Колымажский и Посольский, слободы Стрелецкие, всё Занеглинье, лавки, дома, храмы. Между тем, Китай-город и Кремль, населённые знатью, нисколько не пострадали. Борис Годунов явился народу в образе благодетеля. Он разадавал погорельцам продукты, вещи, деньги, льготные грамоты, обещал отстроить (и действительно отстроил потом) целые улицы, показывая всем свою «щедрость» беспримерную, «к себе вся приправливая и аки ужем привлачаше». Летописец верно подметил это «аки ужем», то есть что как бы узами Борис притягивал к себе благодарных людей. Тех, кто в результате бедствия лишился средств к существованию. Но у самого бедствия имелась конкретная причина. Пожаром «царский шурин» надеялся отвлечь москвичей от слухов о событии, произошедшем тремя неделями раньше.

В Угличе, 15 мая 1591 года, был злодейски убит девятилетний отрок, царевич Димитрий. Многие из тех, кто возлагали надежды на последнего сына Иоанна Грозного, пережили тяжкое потрясение, а молва обвиняла в убийстве царевича людей, подосланных Годуновым.

Самовластие «царского шурина», с явным прицелом на захват престола, не только раздражало многих, но и пугало. Народ, привыкший к правлению законных, наследственных Рюриковичей, не желал иметь «татарского царя», каковым впоследствии прозвали Годунова. Свою родословную он выводил от хана Чета, вышедшего из Орды и грестившегося при Иване Калите. Хотя, по мнению Р.Г.Скрынникова, род Бориса был менее знатным: Вельяминовы, Сабуровы, Годуновы повелись от костромского вотчинника XIV века Дмитрия Зерно. Так или иначе, но народ не доверял Борису, несмотря на все его внешние благодеяния. Иоанна Грозного любили вне зависимости от злых слухов, распространявшихся боярами. Любили как Помазанника Божия, ревнителя веры, и суровость Царя к врагам воспринимали как должное. Бориса же, удачливого выскочку, человека неискренного, православный люд чувствовал сердцем. Разумеется, была и чернь, и всякого рода корыстолюбцев хватало. Однако их лесть и уличные восторги не могли компенсировать Годунову отсутствия народного почитания.

Слухи об убийстве царевича Димитрия людьми «царского шурина» ползли по Москве и множились по всей стране. «Той же Борис , - говорит летописец, - видя народ возмущен о царевиче убиенном, посылает советчики своя, повеле им многие домы в царствующем граде запалити, дабы люди о своих напастех попечение имели». А когда и это не отвлекло взволнованных сограждан, тогда, уже в следующем месяце, в июле, примчалась весть о набеге татар.

Давно не воевавший с нами (и уже не собиравшийся воевать) Крым вдруг, ни с того ни с сего, «пробудился», и новый хан Казы-Гирей со 150-тысячной ордой двинулся прямо на Москву. Войска стали готовиться к страшной сече. На поле вынесли Донскую чудотворную икону Богородицы. Ту, что была в Куликовском сражении. Только Царь Феодор Иоаннович оставался удивительно спокоен. Когда уже горели окрестности столицы, и передовые отряды с обеих сторон вступали в стычки, Царь невозмутимо сказал одному из бояр, что назавтра татар не будет. Кое-кто истолковал сие как пророчество. Другие объясняли всё действием чудотворной Донской иконы. Но от внимания третьих не ускользнула чёткая организованность, демонстративность татарского набега. Крымцы, действительно, лишь попугали московитян и убрались в ту же ночь. Их пропустили, потом не преследовали, и они слишком сильно не грабили по дороге. Видимо, довольны были тем, что получили от кого-то мзду. При военной силе, какою обладала Россия в то время, крымцы сами ни за что не решились бы напасть. Они не могли и пробиться к Москве без тяжёлых боев с заградительными отрядами, да и уйти безнаказанно не смогли бы. В лучшем случае, спаслась бы треть татар, безо всякой добычи. Так что, как пишет историк И.Е.Забелин, «все обстоятельства этого нашествия заставляли угадывать, что оно было поднято теми людьми из Москвы же, которым до крайности было надобно поправить народные умы в другую сторону от совершившегося злодейства в Угличе».