Лев Ленчик - Четвертый крик

Афоризм о праве евреев на своих воров и проституток, высказанный одним из первых лидеров нового Израиля, стал расхожим и, вместе с тем, классическим. Классическим — именно потому, что означает нечто большее, чем его лексическая основа. Применительно к сегодняшней нашей жизни он мог бы звучать примерно так: слава Богу, что и мы дожили, наконец, до того момента, когда и нам позволителен критический взгляд на самих себя.

Это тем более замечательно, что на протяжение веков, живя среди других народов под прессом угнетения и всеобщей клеветы, мы попросту обречены были на вечную самозащиту и неизбежную при этом самоидеализацию.

В последние годы на страницах нашей национальной прессы все чаще появляются тревожные раздумья о складывающейся в еврейском мире остро конфликтной ситуации между крайним религиозным сознанием и сознанием светским. Убежден, что способность нации к самокритике, к открытому обсуждению внутренних проблем своего собственного общественного бытия — показатель ее высокой культуры и несомненной духовной зрелости.

Велика ли опасность еврейского раскола?

Автор одной из недавних публикаций в «Форвертсе» Ш. Бен-Иошуа отвечает на этот вопрос несколько уклончиво, но по-еврейски мудро: «Будем надеяться на лучшее».

В статье с предельной откровенностью описана пропасть, возникшая между двумя непримиримыми тенденциями в жизни Израиля. В ней приводятся слова известного израильского математика М. Бен-Арци о том, что сложившееся противостояние ортодоксальных и светских евреев чревато гражданской войной, причем такой гражданской войной, которую даже «братоубийственной» не назовешь, ибо… «они мне не братья». Они — это ортодоксальные евреи, презрение к которым так велико в нем, что он отказывается видеть себя и их принадлежащими к одному и тому же народу. «Существует два разных народа, — настаивает отчаявшийся интеллигент, еврей-западник Бен-Арци. — Их разделяет то, что они читают, какую культуру они предпочитают и как они воспринимают действительность».

Как видим, появившийся в конце статьи огонек надежды обусловлен не столько ее содержанием, сколько добрым сердцем ее автора. А идишер мэнч и представить себе не может, что и мы, евреи, — да, да! — и мы способны убивать друг друга из-за расхождений в идеалах и поступках, обычно оцениваемых по шкале «прогрессивно-реакционно».

Буквально за две недели до того, как мне встретилось вышеприведенное суждение израильского математика, я подарил свою книгу моему русскому другу с такой надписью: «Как я счастлив, что ты с той Россией, которая и мне дорога!». И слова эти ни ему, ни мне не показались ни странными, ни оскорбительными. По сути, та же мысль Бен-Арци — только не о двух Россиях, а о двух Израилях — почему-то больно кольнула, показалась из ряда вон выходящей, экстремистской.

Почему? Не потому ли, что судить о культурах других народов в этом, как нам кажется, объективном духе мы привыкли, а о своей собственной — пока еще только-только начинаем?.. А между тем, духовная история еврейской общественной жизни знает не меньше баталий и внутринациональной поляризации, чем история других культур и народов.

В этой связи на память приходят эпизоды жесточайшей борьбы ортодоксальных раввинов, возглавлявших местечковые общины (кагалы), с нарождающимся движением хасидов в конце 18 века.

Хасиды поначалу — это всего лишь малочисленная секта энтузиастов, дерзнувших оживить «талмудическую ученость» и «обрядность» — «искренним благочестием». Ни о каких покушениях на традиционный догмат и речи не было. Однако, этого было достаточно, чтобы раввины многих областей Польши, Литвы и России забили тревогу и ринулись в бой, призывая кагалы «объединиться и ополчиться против хасидов… искоренять их, преследовать их лично, наносить им материальный вред, гнушаться их как нечистых тварей».

Подробности об этом изложены в книге Юлия Гессена «История Еврейского народа в России», откуда и почерпнута вся нижеприводимая информация.

Как это ни тягостно звучит, но херем (отлучение), был едва ли не самым мягким выражением раввинского гнева. Юлий Гессен цитирует письмо одного из известных хасидов того времени рабби Залмана, которого раввины потребовали «к допросу». «Мы, — писал Залман, — приравнены к злодеям и настоящим отступникам, которых убить есть дело угодное Богу и спасительное для общества и для души убийцы».

Сразу признаюсь, у меня от этих слов мурашки по коже побежали. До сих пор я знал, что убийство «угодное Богу», несущее спасение «душе убийцы» — это прерогатива воинствующего ислама и, в частности, нынешних бойцов армии Аллаха. Но то, что братоубийство высочайше освящал когда-то и иудейский пастырь… Нет, нет, не может быть!.. Но было.

«Ведь если бы не страх перед государственной властью, — продолжает Залман, — нас живьем бы проглотили, и такое деяние вменилось бы еще в заслугу. Втихомолку совершено уже дело неслыханное, и дана воля делать им (хасидам) жизнь несносною, лишать их средств к существованию и доконать их всевозможными средствами».

Напомню, что эта исступленно-фанатическая борьба происходила в условиях всеобщего угнетения еврейских масс царизмом, когда по всей империи, то там, то здесь вспыхивали «кровавые процессы» по обвинению евреев в ритуальном использовании христианской крови. И в этой-то атмосфере разнузданного юдофобства и лживых наветов обе партии — и раввины, и все более укрепляющиеся хасиды — сами не брезговали доносами правительству друг на друга.

«Приготовьтесь же к борьбе сейчас, и вы будете благословенны! — говорилось в циркуляре Минского кагала 1796 г. — Пусть не щадит никто ни своего брата, ни своего сына (сектанта), пусть скажет отцу и матери — я вас не знаю!.. Каждый уездный кагал должен отдавать приказания в этом смысле окрестным общинам… Ослушников мы в состоянии давить и преследовать, так как мы, слава Богу, имеем поддержку со стороны нашего генерал-губернатора…».

А вот какое постановление раввинов было прочитано в 1797 году в один из праздничных дней в виленских синагогах: «Если на кого-нибудь будет показано, что он принадлежит к означенной секте… то такой человек не только отлучается и отвергается от всех и считается чуждым всего святого в еврействе, но вовсе не признается сыном Израиля… Его вино и хлеб запрещено вкушать, он совершенно изгоняется из нашего города, лишается здесь всякого права владения… Все это делается через тайного преследователя… Всякий из нашей общины, который пожелает взять на себя роль преследователя в означенном деле, имеет на то полное право».