Валериан Лункевич - Подвижники и мученики науки

Но особенно сурово «Христианская институция» карала за непокорность властям — и светским, и духовным. Слепое повиновение — вот что рекомендовал своим приверженцам Кальвин. Они должны были помнить, что дурная власть «ниспосылается нам свыше за грехи наши» и, помня это, терпеть в ожидании, пока бог не сменит гнев на милость. Для упрочения власти советовалось «держать народ в бедности». Ибо, где бедность, там и покорность, а где достаток, там и свободолюбие, переходящее порой в возмущение и буйство против «дурных властей».

Есть, впрочем, помимо достатка еще одно зло, которого должно избегать всякое богобоязненно и религиозно настроенное государство: это — светское знание. К чему оно? — спрашивает Кальвин. Зачем изучать науку и философию? Бесплодная трата времени, наглая попытка познать «неисповедимые пути господни», проникнуть в «непостижимые тайны богов». Отсюда — рекомендуемое Кальвином правило: «Лучше невежество верующего, чем дерзость мудрствующего», правило, которое по духу своему вполне гармонирует с другим требованием того же Кальвина: «Лучше осудить невинного, чем оставить безнаказанным виновного…».

Этот суровый изувер называл всех, кто с ним не соглашался, «дикими зверями», «шипящими змеями», «нечестивыми собаками».

Его резиденцией была Женева. Ее жителей Кальвин обрабатывал в духе религиозного идеала, невзирая на протесты «свободомыслящих» и издевательства веселой женевской молодежи. За свои религиозные проповеди он был изгнан из города. Когда несколько лет спустя он снова вернулся в Женеву, уже по настойчивому приглашению знати этого города, то цель его была в конце концов достигнута. Весь женевский кантон был во власти церкви и светских старейшин, которые избирались из числа лиц, близко стоявших к Кальвину и подобострастно относившихся ко всякому его велению. Былая веселая жизнь в городе замерла совсем. Все было запрещено: шутки, веселье, песни, танцы, театры и банкеты. Холодом повеяло на все, холодом, подобным женевскому ветру — бизу, холодом, который исходил от стального, жуткого взора «женевского папы», как в насмешку стали называть Кальвина, превратившего почти безвестную Женеву в «протестантский Рим». По словам Вольтера, «Кальвин широко раскрыл двери монастырей, но не для того, чтобы монахи ушли из них, а для того, чтобы загнать туда весь мир». И действительно, если не весь мир, то на первое время вся Женева была «загнана туда», ибо жители ее, подчинившись уставу, выработанному Кальвином, вели поистине монастырский образ жизни: по приказу и под угрозой штрафов посещали церковь, молились и слушали проповеди, исполняли в точности все предписания церкви, допускали к себе в дом старейшин, этих блюстителей религии, нравственности и порядков, установленных в семейном быту все тем же Кальвином.

И даже над этой, казалось бы, совсем уже тихой, смиренной жизнью неизменно висела угроза со стороны учрежденной Кальвином «Консистории».

«Консистория», по существу, такое же великолепное «богоугодное» учреждение, как и инквизиция: те же цели и задачи, те же приемы борьбы с ослушниками, те же способы воздаяния за грехи, те же доносы, шпионаж, повальный сыск.

«Консистория» состояла из восемнадцати человек: шести «праведников» и двенадцати старейшин-мирян. Все они строго выполняли предначертания духовного реформатора — Кальвина, твердо помня, что они «написаны кровью и огнем».

Ужасы охватили те кантоны Швейцарии, которые приняли реформу Кальвина. Темницы переполнились еретиками и обвиняемыми в «союзе с дьяволом». Женевский кантон кишел шпионами. Были пущены в ход пытки. Горели костры, на которых сжигались отверженные. Протестантская церковь не уступала католической в искусстве преследовать, терзать и карать вероотступников. Гонения за всякую смелую мысль продолжались. И одной из первых жертв Кальвина стал испанец Мигуэль Сервет (1509–1553).

Это был даровитый и образованный человек. Изучил математику, географию. Знал прекрасно право и медицину. Любил путешествовать. Много видел, много читал. Увлекался врачебной практикой и… богословием. С воодушевлением участвовал в спорах о религии и, оставаясь человеком своей эпохи, мечтал об «очищении» христианской религии от скверны, занесенной в нее католической церковью. В одном из своих трактатов Сервет высказывался против догмата о триединстве бога (бог-отец, бог-сын, бог — дух святой) и называл его верой в трехбожие. Трактат Сервета привел в негодование и католиков и протестантов.

В 1537 г. Сервет приехал в Париж, где вскоре начал читать лекции по географии, астрономии и математике. Через некоторое время Сервет перебрался в город Вьенн. Тут он успешно занимался врачебной практикой и писал новый трактат — «О восстановлении христианства». Окончив это сочинение он послал свою рукопись Кальвину, с которым давно уже собирался завести переписку, заинтересовавшись его реформационной деятельностью.

В трактате «О восстановлении христианства» Сервет развивает две интересные мысли, одинаково враждебно встреченные Кальвином. Одна из них связана с изучением строения и деятельности человеческого тела. Исследуя работу сердца и легких, Сервет сделал очень важное наблюдение: открыл «малый круг кровообращения», т. е. показал, что кровь из правого желудочка сердца направляется в легкое, здесь «очищается» и затем снова возвращается в сердце, в его левое предсердие.

Это была наука, «дерзкая попытка проникнуть в тайны дел божьих». А мы уже знаем, как относился Кальвин к науке и ее дерзаниям. Однако возмущению его не было предела, когда он дошел до самой сути этого трактата, где говорилось, что Христос вовсе не бог, а простой земной человек, проповедник и основатель новой религии, которую он, Мигуэль Сервет, хотел бы восстановить во всей ее первоначальной чистоте. Кальвин не мог не вознегодовать, читая эту «дерзкую, сатанинскую ересь». И он не только вознегодовал, но и заявил, что если Сервет попадет в Женеву, то ему не сдобровать…

Сервет печатает свой трактат, не называя имени автора, и рассылает его в различные места, в том числе и Кальвину. Это кладет предел терпению реформатора. Он открывает своему секретарю имя автора «возмутительной книги» и показывает ему письмо Сервета. Секретарь отправляет это письмо властям города Вьенна. Те арестуют Сервета и сажают его в тюрьму, из которой он вскоре бежал. Сервет решает ехать на юг Италии, в Неаполь. Но после трех месяцев странствий — такой уж непоседливый характер! — он останавливается в Женеве, живет здесь целый месяц и наконец собирается уезжать. Но тут его по предписанию Кальвина арестовали и бросили в темницу.

Сам Кальвин допрашивал Сервета; задавал ему предательские вопросы, стараясь запутать обвиняемого, которому было отказано даже в защитнике, не говоря уже об улучшении тех исключительно тяжелых условий, в которых ему пришлось ожидать приговора.