Эдит Штайн - Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе

Хуан требовал веры, которая держится исключительно учения Христа и Его Церкви и не ищет никакой опоры в сверхъестественных откровениях. Во время капитула в Лиссабоне многие даже очень серьезные отцы отправились посетить одну монахиню, о стигматах которой тогда много говорилось. Они сохранили маленькие частички платка с кровью от этих ран как реликвию. Хуан не придавал подобным вещам никакого значения и не пошел к ней. Когда позднее в Гранаде во время отдыха его спросили, видел ли он монахиню со стигматами, он ответил: «Я ее не видел и не хотел видеть, ибо я бы сильно расстроился по поводу своей веры, если бы благодаря видению подобных вещей она хоть немного возросла бы…». Его вера черпала «из ран Иисуса Христа больше, чем из всех тварных вещей» и не нуждалась ни в каких других стигматах.

Хуан хотел надежды, которая «неустанно направлена к Богу и не обращается ни к чему иному», и был убежден, что подобная душа «достигнет всего, на что надеется». Отец Хуан Евангелист свидетельствует, что за восемь или девять лет, которые он провел вместе со святым, он всегда видел, что тот жил одной надеждой, и она одна поддерживала его. Отец Хуан Евангелист имел возможность особенно убедиться в этом, когда был прокуратором [23]в Гранаде, в то время как Хуан был настоятелем. Однажды эконому не хватало необходимых для монастыря вещей, и он попросил разрешения выйти, чтобы достать их. Ему было сказано, что он должен доверять Богу и что у них ни в чем не будет нужды. Через какое-то время эконом вернулся и стал настаивать, что уже поздно и у них есть больные, о которых ему необходимо позаботиться. Святой послал его в келью, чтобы испросить у Бога то, в чем тот нуждался. Он снова послушался, но через какое-то время опять поспешил к настоятелю и объяснил: «Отец, это означает искушать Бога, дайте мне ваше высочайшее разрешение выйти… уже слишком поздно». На этот раз он получил разрешение, но в следующей форме: «Иди, но ты увидишь, как Бог пристыдит тебя за недостаток веры и надежды». Действительно, все необходимое было принесено в дом, едва эконом собрался отправиться в путь. Подобное происходило и в других случаях.

О любви едва ли есть еще необходимость говорить: все учение святого – это учение любви, наставление, как душа может достичь ее, преобразиться в Бога, Который есть любовь. Все в конце концов приходит к любви, потому что мы будем судимы по любви.

И вся жизнь Хуана де ла Круса – это жизнь любви: глубокая связь с ближними в любви к Богу; самоотверженная преданная забота о больных; отеческая доброта по отношению к подчиненным; неутомимое терпение по отношению к духовным детям; уважение к душам; жгучая потребность освободить их для Бога; тонкая способность различать многообразие Божественного водительства, а потому очень чуткое приспособление к различным потребностям: так Хуан выводил послушников на открытый воздух, давал каждому возможность найти уединенное место себе по вкусу, чтобы там по Божественному вдохновению плакать, петь или молиться. Для врагов у него также никогда не было резкого слова. То, что они ему причиняли, было для него действием Бога. Об этом еще будет сказано. Все эти различные формы любви к ближнему коренятся в Божественной любви и в любви к Распятому. Мы все время видели, что любовь для святого по своей сути заключается «в упражнении в совершенном отказе и страданиях за Любимого». Уже было многообразно показано и далее будет еще более наглядно, как он воплощал это в своей жизни.

Соответствие учения и жизни должно быть показано еще на одном важном примере: Хуан все время подчеркивал в своих писаниях, что необходимо отказаться не только от всех естественных познаний и наслаждений, но и от сверхъестественных знаков благорасположения Бога – видений, откровений, утешений и тому подобного, – чтобы, оставив все постигаемое, в темной вере отправиться навстречу непостижимому Богу. Свидетельства очевидцев различного времени указывают на то, что святой был осыпаем сверхъестественными знаками благодати. Но они также говорят о том, что Хуан всеми силами старался защищаться от этого. Когда в Сеговии он проходил по дому, часто даже во время разговора, он незаметно стучал кулаком по стене, чтобы защититься от экстаза и не потерять нить разговора.

Матери Анне св. Альберта он доверился: «Дочь моя, я всегда держу свою душу в глубине Пресвятой Троицы. Мой Господь Иисус Христос желает, чтоб я держал ее там». Но часто он получал такое великое утешение, что ему казалось, его слабая природа будет парализована, и он не решался предаться совершенной сосредоточенности. Уже упоминалось, что он иногда многие дни отказывался от святого причастия из страха, что во время таинства с ним произойдет что-то необычное. Он постоянно жаловался на «слабую природу» – слишком слабую, чтобы вынести все обилие благодати, но достаточно сильную, чтобы искать и желать Креста в любой форме. И Господь не оставлял его в этом желании.

Действенней, чем умерщвление, в котором упражняются по собственному выбору, Крест, которым наделяет Господь, внешний и внутренний. Как путь Самого Спасителя, так и Его верного слуги был от начала до конца Крестным путем: гнетущая нужда и бедность в ранние детские годы, напрасные усилия помочь матери в тяжелой борьбе за существование, затем профессиональная работа, которая требовала крайнего напряжения телесных и душевных сил и постоянного преодоления себя, – все это суть начала школы Креста. Затем последовали разочарования в духе ордена, в который его привел зов Бога, наверняка – сомнения и внутренняя борьба перед принятием решения перейти к картезианцам, и после счастливого начала реформы в Дуруэло – цепь тяжелейших испытаний и страданий в борьбе за свой идеал.

В жизни Господа наверняка были счастливые часы – в тихой ночи, в одиноком разговоре с Отцом. Но они были лишь краткой передышкой после деятельности, которая заставляла Его находиться посреди человеческой суеты и ежедневно, ежечасно предлагала Ему смесь человеческой слабости, подлости и зла, как напиток из уксуса и желчи. Хуан так же знал блаженство тихих ночных часов, разговоры с Богом под открытым небом. Будучи ректором колледжа в Баэсе, он получил надел земли около реки и проводил там целые дни вместе с Хуаном св. Анны. Ночами святой пребывал один в молитве, но иногда брал своего спутника, шел с ним к реке и говорил о красоте неба, луны и звезд. Когда он был настоятелем в Сеговии, у него тоже был подобный оазис: высоко в горах расположенное пустынное плато с открывающимся широким горизонтом. Святой всегда уходил туда, как только позволяли дела. Его страстным желанием с детских лет и до самого конца было тихо и одиноко жить в молитве. Но большая часть времени его жизни была наполнена служебными обязанностями. И как св. Хуан следовал за Спасителем в любящей заботе о больных (с харизмой чудесного исцеления), так же он следовал за Ним в жертвенной пастырской заботе о душах. Все то время, что он был ректором в Баэсе, с утра до вечера принимались исповеди. Хуан был доступен в любое время для каждого. Однажды привратник брат Мартин попросил его о «мирном исповеднике» для одного родственника, легкомысленного капитана. Св. Хуан сам отправился к нему и обратил его так основательно, что тот «днем и ночью» приходил в монастырь, чтобы участвовать в духовных упражнениях. У святого было неистощимое терпение по отношению к педантам, которых никто иной не мог выслушивать. Его любящему сердцу причиняло огромную боль видеть, как несведущие и жестокие наставники тиранят и вводят в заблуждение души. По отношению к ним у мягкого и доброго святого находились такие же резкие слова, как у Спасителя по отношению к фарисеям. В «Огне живой любви» он прерывает описание помазания Духа, которое дается в качестве следующей подготовки для единения с Богом, длинным размышлением о духовных наставниках: «…Сочувствие и горе моего сердца при виде некоторых душ, срывающихся с высоты, так велико, что я никак не могу успокоиться…». Духовный наставник «должен быть мудрым и умным, но также и опытным… когда ему не хватает опыта в духовных вещах, то он не сможет справиться с руководством душой, если она будет поручена ему Богом… Подобным образом многие духовные наставники причиняют некоторым душам большой вред… Ибо их знание не превышает начальной стадии – даже если с помощью Божьей они сделают из этого верное заключение – все же они не позволят, чтобы душа, которую Бог хочет вознести к высотам, оставила способ постижения, какой свойственен начинающим… Если бы грубая и неопытная рука нанесла на прекраснейшее произведение искусства плохие, неподходящие краски, вред был бы намного больше и значительней, чем если бы она испортила много других картин среднего уровня. Так и Святой Дух рисовал нежной рукой, а неуклюжая рука испортила его работу. Кто в состоянии сделать свершившееся несвершившимся? Как часто Бог помазует созерцающую душу исключительно нежным помазанием, любящим, спокойным, мирным, целостным, превышающим все чувства и мысли познанием… и затем приходит духовный наставник, который, как грубый кузнец, умеет только стучать молотком и бить души… и тут же приказывает душе: вперед, оставь все эти вещи, в них только праздность и потеря времени…». Когда таким наставникам не хватает необходимых знаний, «они не должны осмеливаться класть свою неуклюжую руку на ту работу, которой не понимают, но должны передать ее кому-то другому, у кого достаточно для этого знаний. Отнюдь не малая ответственность и неправота – оказаться виновным в том, что душа из-за рискованных советов теряет бесценные блага и иногда совсем отклоняется от цели. Поэтому тот, кто по самонадеянности обманывает себя… будет призван к ответственности в соответствии с тем вредом, который успел причинить. Ибо в делах Бога нужно действовать с большой аккуратностью и осмотрительностью, особенно в тех, которые касаются таких важных вещей и такого высокого служения, как наставление душ, при котором правильные действия могут принести великую пользу, ошибки же – огромный вред». Но совершенно непростительно, если наставник «не отпускает душу и не оставляет руководство… из тщеславных соображений и помыслов», в то время как она нуждается в более высоком наставлении, чем его. «Не каждый, кто может обтесать бревно, умеет сделать из него доску для картины, а кто может вырезать картину, не всегда сумеет завершить ее до конца и отполировать. И не каждый, кто умеет выполнять тонкую работу, сможет расписать доску, так же как не каждый, кто может расписать ее, сумеет нанести на нее последний, завершающий мазок… Если бы ты был не кем иным, как просто чернорабочим, который ведет душу к презрению мира, умерщвлению страстей и желаний, или если бы ты был хорошим резчиком, который может дать душе наставления ко святым размышлениям, и если бы ты не понимал ничего больше – как бы ты мог привести душу к последнему завершению… которое является работой Самого Бога? Бог ведет души различными путями… Но где найдется такой человек, который, как пишет св. Павел, сделается всем для всех, чтобы спасти по крайней мере некоторых? (1 Кор 9, 22). Таким образом ты тиранишь души и лишаешь их свободы…». Хуан, который сам, будучи настоятелем, завоевывал сердца самоотверженной добротой, который высказывал необходимые упреки лишь с отеческой мягкостью и любовью, решительно выступал против грубого злоупотребления властью: «Если… в ордене исчезает христианская и монастырская учтивость… и если вместо этого настоятели ведут себя неотесанно и грубо… то такого настоятеля можно оплакивать, как потерянного».