Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников

Таким образом, можно утверждать, что религиозные идеи Л. Н. Толстого были отвергнуты Церковью с трех позиций:

1. С точки зрения верности традиционному церковному пониманию Евангелия методы перевода и интерпретации Евангелия Л. Н. Толстым признать адекватными не представляется возможным. При этом, хотя речь идет именно о позиции Православной Церкви, характерно, что в данном вопросе представители трех главных христианских конфессий проявили единодушие. Правда, следует учитывать оговорку, которую делает протестантское богословие: толстовская интерпретация Евангелия имеет ярко выраженную социальную окраску, в этом смысле она стремится соответствовать тому социальному импульсу, который содержится в учении Христа.

2. С точки зрения церковной догматики идеи Л. Н. Толстого носят выраженный агрессивный антихристианский характер, именно поэтому общецерковное свидетельство об отпадении писателя от Церкви было неизбежно.

3. С церковно-канонической точки зрения при всей мягкости формулировок синодальное определение 20–22 февраля 1901 г. недвусмысленно свидетельствовало, что Л. Н. Толстой сам отторгнул себя от церковного общения и поэтому без покаяния не может считаться членом Церкви, хотя это и не исключает молитвы за него. В ситуации, которая сложилась в России после издания за границей полного текста романа «Воскресение», молчание церковной власти означало бы констатацию ее полной беспомощности, а с точки зрения читателей Л. Н. Толстого – молчаливое признание того факта, что произведения писателя являются по своему содержанию и направленности христианскими. Здесь не могло помочь и какое-либо заявление более нейтрального характера, например декларация представителей богословских школ или отдельных архиереев, – на фоне роста популярности писателя такие попытки выглядели бы очень неубедительными. Таким образом, синодальный акт 20–22 февраля 1901 г. был не формальным актом отлучения Л. Н. Толстого от Церкви, такой цели его составители не преследовали, а именно торжественным церковным заявлением, провозглашением, что писатель сам от Церкви отпал и она его больше своим членом не считает. Тем более характерно и показательно, что, несмотря на это замечание, в России синодальный акт однозначно был воспринят как отлучение (а на Западе – как экскоммуникация).

В работе показано, что общецерковный документ о Л. Н. Толстом мог появиться только при определенных условиях – наличии группы церковных деятелей, готовых подготовить и осуществить эту сложную задачу, а также взять на себя ответственность за нее. Очевидно, престарелый митр. Иоанникий (Руднев) не нашел в себе решимости совершить подобный открытый демарш, понимая, что он вызовет общественный скандал. Этот мужественный и продуманный церковный шаг, принятый крайне критично русской либеральной интеллигенцией, но церковно и исторически неизбежный, был осуществлен после того, как пост первенствующего члена Св. Синода 9 июня 1900 г. занял очень популярный в церковной среде и среди молодых академических преподавателей митр. Антоний (Вадковский). Обращает на себя внимание то обстоятельство, что от этого назначения до издания синодального акта 20–22 февраля 1901 г. прошло всего около девяти месяцев.

С большой вероятностью можно предполагать, что активное участие в подготовке этого акта приняли архиеп. Антоний (Храповицкий), ранее много писавший о Л. Н. Толстом, а также архим. Сергий (Страгородский), выступивший с многочисленными разъяснениями по поводу этого документа. Что касается представителей власти, то, как показывает анализ материалов дела об издании сочинения писателя «Учение Христа, изложенное для детей», русское правительство в отношении писателя по-прежнему руководствовалось стремлением избегать любого скандала, что в глазах общества часто было свидетельством беспомощности власти. Именно поэтому мнение о том, что отлучение Л. Н. Толстого является сознательным и согласованным действием государственной власти и Церкви, не соответствует исторической действительности. При этом важно отметить, что позиция императора и правительства (П. А. Столыпин, обер-прокуроры Св. Синода) не может быть отождествлена со взглядами отдельных представителей мира бюрократии: власть не могла быть солидарна с разрушительной антигосударственной и антицерковной деятельностью писателя, в то время как многие русские чиновники, как показывает их переписка, писателю сочувствовали.

Как указывал Г. Федотов, огромное и печальное преимущество современников революции – видеть дальше и зорче отцов. В этом видении все, что писал о России XIX в., кажется наивным [1244].

Истинная трагедия Л. Н. Толстого заключалась не только в том, что его путь радикально разошелся с путем Церкви и что он сознательно уводил с этого церковного пути многих людей. И даже не только в том, что Церковь была вынуждена наконец, после появления и настойчивого тиражирования публичного кощунства, засвидетельствовать перед всем миром, в очень мягкой форме, что Л. Н. Толстой не является ее членом.

Настоящая трагедия заключалась в том, что Л. Н. Толстой так и не осознал, что его учение воистину и в прямом евангельском смысле есть «здание на песке», здание без фундамента, ибо русского человека, пребывающего в самых глубоких и тяжких пороках и заблуждениях, не может удовлетворить образ Христа – учителя и пророка, его душа ищет горнего идеала и на «христологические компромиссы» не пойдет. Представляется, что в этом заключалась главная причина того обстоятельства, что русское общество, полюбив сначала Л. Н. Толстого-художника, приветствовав его шумно в качестве борца с произволом, совершенно отвергло его как морального учителя.

Следует учесть, что писатель сам осознавал это. Духовные поиски писателя для него самого не привели к какому-либо определенному, жизненно значимому результату. Об этом ярко свидетельствуют материалы дневников Л. Н. Толстого последних десяти лет жизни – острота поднимаемых в них вопросов, растерянность, стремление найти приемлемый для себя выход к концу жизни писателя только усиливаются.

В исследовательские задачи данной работы не входило богословское осмысление теоретической стороны доктрины Л. Н. Толстого, но в конечном счете нужно констатировать, что в критике писателем Церкви промыслительно был дан мощный стимул для движения вперед. При всей своей непопулярности в русском образованном обществе, возможно изданное со значительным опозданием, синодальное определение 20–22 февраля 1901 г. является одним из замечательных исповеднических актов Русской Церкви синодального периода, важным шагом к разрешению русского религиозного кризиса. Последующая история Русской Церкви является фактическим комментарием к этому шагу, ответом на вопрос, почему Церковь отвергла притязания Л. Н. Толстого на «христианскую адекватность». Точнее, тремя ответами: евхаристическим возрождением, инициатором которого был самый грозный оппонент Л. Н. Толстого, св. прав. Иоанн Кронштадтский; подвигом новомучеников, которые, вопреки утверждению писателя, что в XX в. просвещенный человек не может верить в традиционное церковное учение, засвидетельствовали верность этому учению своей жизнью, и, наконец, философской и богословской рефлексией на родине и в эмиграции, которая в значительной степени была вызвана вопрошаниями Л. Н. Толстого.