Анна Данилова - От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти

После смерти старшего я очень надеялась на рождение сына. Наконец он родился. Восемь часов я не спала. В палату заходили сестры, а я смотрела на лицо своего сына и была счастлива. Мне казалось, что я просто растворилась в мире, стала частью Вселенной.

Через восемь часов с ним стало что-то происходить. Пришел детский доктор, посмотрел, послушал и сказал: «Знаете, у вашего ребенка, скорее всего, порок сердца, несовместимый с жизнью, его надо срочно забирать в детское отделение, пытаться его спасать».

Я была в отчаянии – я не могла ни с кем связаться, оказалась перед выбором, отдавать ли ребенка? Если ребенка забирают, ты остаешься в неведении, ты кормишься только информацией, которую тебе поставляют специалисты. Я решила не отдавать ребенка, оставить его рядом с собой, буквально вцепившись в него. На меня началась систематическая информационная атака: заходили знакомые доктора и говорили: «Если ты не отдашь ребенка, он умрет». В итоге я согласилась, чтобы его госпитализировали в реанимацию.

Я была госпитализирована с ним и попросила, чтобы супруга тоже пускали, чтобы он видел ребенка.

Все это продолжалось неделю. Состояние все время ухудшалось, и мы с супругом приняли решение забрать ребенка, что бы ни происходило, поскольку все равно надежд нет. Забрали с боем. Нам сказали, что даже если он у вас выживет, он будет глубоко умственно отсталым, не будет ходить и говорить.

Сегодня Сергею пять лет. Он ходит, но не говорит. Этот ребенок поднял нас на новую ступень нашей жизни. Ребенок-солнце. Он всегда улыбается. Каждый его день начинается с деятельности, и тем самым он заставляет нас тоже действовать. Поскольку он не говорит и плохо понимает обращенную речь, мы ушли от тиранической воспитательной системы и вынуждены понимать его сами, разговаривать на его языке и так далее.

Все, что произошло со мной как с матерью, научило меня жить. Каждый день мы учимся любить. Я благодарна Богу за то, что так сложилась моя жизнь, хотя казалось, что все будет по-другому.

«Все люди смертны. Ничего страшного в трупах нет. Бояться надо живых», – успокаивала себя я, пока милиция и МЧС ломали дверь в соседнюю квартиру. В том, что там лежит именно труп смертного человека, сомневаться не приходилось – этот запах невозможно ни с чем спутать.

– Стойте тут, девушка, – пожалел меня один из милиционеров, оценив цвет моих кожных покровов. – Потом подпись поставите.

Я немедленно скрылась в своей квартире и плотно закрыла дверь, для надежности вставив ключ в замочную скважину.

Через некоторое время раздался характерный треск – замок, наконец, поддался. Я приникла к глазку и увидела, что все, включая стоящего с горящей бумагой одного из эмчеэсовцев, зажав нос, отшатнулись от открытой двери, из-за которой вылетели здоровые, даже мне было видно, мухи.

Через пару минут ко мне постучался все тот же милиционер, записал мои паспортные данные, и все ушли, оставив самого молоденького дожидаться группу разбора.

Потом он одиноко сидел на лестнице (спрятаться от запаха уже даже в моей квартире было невозможно), а я иногда выбегала к нему подышать свежим воздухом и как-то развлечь.

– Извините, пожалуйста, что я тут с таким истеричным видом, – говорю. – Я вообще-то из семьи врачей, но жутко впечатлительная. Заглянула бы – в обморок бы рухнула.

– Да там вроде не с чего, – равнодушно говорит мой собеседник. – Это ж не голова отрубленная, ну, раздулась, конечно, бабушка, ну посинела, даже разлагаться еще почти не начала.

От животрепещущих подробностей мне делается дурно, я прихлебываю водички из бутылки.

– Сейчас от жары многие умирают, – продолжает он как ни в чем не бывало. Вчера вот забирали двухнедельное тело, – это да, это неприятно…

Что такое «двухнедельное тело», я слышала от знакомых врачей «скорой помощи», мне можно не рассказывать. А читателям, которые об этом еще не знают, пожалуй, лучше и дальше не знать.

Не так страшен трупный запах и рассказы о милицейских буднях, как понимание, что вот такая смерть – в одиночестве в собственной квартире – самая обыденная для жителя большого города. Мы часто не знаем собственных соседей по лестничной клетке. К примеру, я даже не знала, как звали покойную бабушку, и у меня нет телефона ее родственника, часто приезжавшего ее навестить. Хорошо, если есть близкие в эмоциональном и географическом смысле друзья – по крайней мере, есть надежда, что, если ты не возьмешь трубку мобильника, приедут и вскроют дверь до того, как твое тело станет пристанищем опарышей.

Но я хочу сказать несколько слов не об одиночестве современного человека (хотя и об этом стоит поговорить), а о смерти как еще одном доказательстве бытия Божьего. Доказательстве от противного.

Смерть уродлива. Даже самая возвышенная смерть каких-нибудь прекрасных Ромео и Джульетты отвратительна. Всякий, кто видел вблизи мертвые тела, это знает, остальных прошу поверить на слово: даже загримированный труп из самого лучшего в мире морга выглядит трупом – он страшен, он уродлив, он неподвижен, как кукла, но он явно органического происхождения (и это в нем самое ужасное), и в этом теле очень сложно признать бывшего человека.

Честно говоря, я не понимаю, как, увидев мертвое тело, можно не задуматься о вечности и бренности всего земного. Теперь меня беспокоит другой вопрос. Заранее прошу прощения за его крайнюю неэстетичность.

Я не понимаю, как можно учуять запах распадающегося тела или увидеть тем паче это самое тело (забегая вперед, скажу, что на вынос тела я смотреть не стала) и сохранить разум, не имея веры в Бога.

Тление – это то, чем заканчивается любая (почти: подвижников, чьи тела остаются нетронутыми тлением, не берем) жизнь. Был человек великим актером, офисным работником, врачом, вором, художником или серийным убийцей – итог одинаков: тление, гниение, распад.

«Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, все прахом будет», как сказано у классика.

Зная, постоянно помня об этом, мы неизбежно приходим к мрачному выводу: глобальный проект «человеческая жизнь» провален. Контраргументы известны: «Когда есть я, нет смерти, когда есть смерть, нет меня», или же экзистенциалистское «смысл жизни в самой жизни». Не могу сказать, что они неубедительны, но того факта, что материальным итогом нашей жизни является наш труп, это никак не отменяет. Живя, мы двигаемся к смерти, даже самая красивая жизнь заканчивается отвратительным уродством, и выхода из этого нет.

Если оценивать жизнь эстетически (а эстетическая оценка для людей хоть что-нибудь да значит), то она не может не вызвать отвращения.