Фридрих Георг Юнгер - Совершенство техники

Крупнейшие идеологические течения XIX века — национализм и социализм — в XX веке сливаются и образуют одно целое. Чем дальше идет развитие технического коллектива, тем больше оно способствует объединению. Различия между этими идеологиями исчезают, теперь уже не имеет смысла проводить между ними разделительную черту, докапываясь до едва уловимых различий, так как и та и другая стали одинаково подходящим горючим для поддержания работы аппаратуры и организации. На основе идеологий не образуется различий в человеческой субстанции, в их противостоянии выражается одна и та же воля, одинаковая как по характеру, так и по форме, спор идет только о средствах и методах. Политические системы, пришедшие на смену конституционной демократии, доказывают это своим существованием. Конституционная демократия является произведением политического искусства буржуазии, которая держит в своих руках все рычаги управления государственной системой. Но эта форма демократии несовместима с техническим коллективом, так же несовместима, как и правовое государство XIX века. Это следует осознать, чтобы не впасть в иллюзию.

Вопрос о том, жесток ли человек, окончательно растворившийся в техническом коллективе, не имеет смысла и ни к чему не ведет. У этого человека, как у всякого другого, есть свои достоинства и недостатки, но жесткость и мягкость не имеют решающего значения для его характеристики. Точно так же вопрос о доброте не имеет отношения к характерным качествам. Доброта или жестокость не относятся к числу тех свойств, которые можно безусловно признать за человеком или, напротив, констатировать их отсутствие. Одно из открытий, к которому мы только недавно пришли на основании долгого опыта, состоит в том, что именно среди жестких людей можно встретить по-настоящему добрых. Разумеется, мягкий человек тоже может быть наделен добротой, однако не следует смешивать мягкость и доброту. Есть много мягких людей, которые отнюдь не отличаются добротой. И будучи мягким, такой человек иногда может быть даже очень жестоким. Жесткий человек, наделенный добротой, это своего рода пробный камень; искра добра, высеченная из камня величайшей твердости, особенно драгоценна. Происходит ли рост жестокости? Вряд ли. Да и не стоит посвящать этому вопросу пространные рассуждения. Промышленные отрасли сомнительного рода существовали всегда. Уже в старину были такие мануфактуры, которые, в отличие от фабрик и мастерских, занимавшихся обработкой жестких материалов при помощи огня и железа, занимались переработкой человеческих трупов. Производство изделий из человеческой кожи получило широкое распространение во времена Французской революции. Из сообщения от 20 сентября 1794 года мы узнаем о том, что в Медоне был фабрикант, занимавшийся выделкой человеческой кожи, используя трупы погибших на гильотине. Конвент выделил в поддержку этой отрасли промышленности сорок пять тысяч франков. Известно, что Филипп Эгалите всегда носил штаны из человеческой кожи. А у Гранье де Кассаньяка был экземпляр Конституции 1793 года с переплетом из человеческой кожи. Факт символический, так как ремни конституций всегда и всюду режутся из человеческой кожи. Из чего же еще их можно нарезать?

Старинная мануфактура основана на экономических началах и должна рассматриваться с экономических позиций. У нее был скромный объем и организация производства. Выпускаемые ею изделия были manu factum. {195}Рабочий план этих предприятий строился в расчете на ручной труд. Рука здесь остается мерилом работы. С победой автоматизма эта разновидность плана не уничтожается одним махом, а поглощается другим, подчиняется ему, подгоняется под единую схему, к старой основе прививается новый план. Этот новый план есть не что иное, как автоматизированный коллектив, одно это уже объясняет, почему новая организация труда оказывается по сравнению с прежней неизмеримо более дорогостоящей и требующей больших затрат. Автоматизм ведет к организации человеческого труда в двух направлениях. Каждый рабочий план должен теперь рассчитываться не только сам по себе, но и с учетом растущей аппаратуры и организации. За многочисленными планами организации ручного труда уже не признается самостоятельное значение в отрыве от аппаратуры, любой труд должен брать на себя нагрузку дополнительных затрат, вызванных автоматической техникой.

Отсюда очевидны истоки той огромной и неприкрытой неприязни, которую питает коллектив ко всем «самостоятельным», выказывая ее по всякому удобному случаю. Истоки этой неприязни имеют глубокие корни. Однако понятие самостоятельности еще предстоит здесь заново определить, нам нужно понять, что самостоятельность не тождественна экономической независимости. В списках, анкетах, отчетах и документах статистического учета коллектива, в которых человек становится объектом расчета и потребления, самостоятельный человек отождествляется с человеком, не имеющим постоянной работы по трудовому договору с оговоренным сроком действия и не получающим заработной платы. Это соответствует действительности, но не является исчерпывающим. Понятие самостоятельности меняется в условиях коллектива, и если быть точными, то следует добавить, что самостоятельным может считаться лишь тот, кто отстаивает свою самостоятельность по отношению к коллективу. А самостоятельным по отношению к коллективу я остаюсь только пока не принимаю аппаратного, предписанного организацией мышления, пока я продолжаю не признавать его механической генеральной линии. Если быть еще точнее, то я остаюсь самостоятельным, пока занимаю в отношениях с коллективом позицию собственника и пока в противоположность коллективу придерживаюсь законов мира собственности. Если я приму механическое понятие времени и пространства, свойственное коллективу, то уже перестану быть собственником. Я остаюсь собственником, если у меня есть собственные мысли и если я отказываюсь механически принимать способ мышления коллектива. Ведь человек, который представляет собой только социальный продукт, продукт среды, социальных процессов, технического коллектива, передвигаемый по чужой воле объект механических детерминаций, есть машина, артикул, составной элемент. Человек тем послушнее, тем меньше оказывает сопротивления, тем легче вписывается в технический коллектив, чем больше он в своем поведении уподобляется механизму, чем дальше заходит его превращение в технический продукт. Марксизм еще мог описывать человека как продукт экономики, сейчас на наших глазах происходит его превращение в технический продукт. В той мере, в какой человек еще сохраняет какую-то самостоятельность, он сопротивляется этому процессу, и это сопротивление происходит в условиях нарастающей угрозы, человеку приходится отстаивать себя в условиях усиливающегося принуждения и неприкрытого применения насилия. Ведь технический коллектив — это коллектив, который держится на механическом принуждении, он и не может быть иным, так как механизация достигает уже той точки развития, за которой она оборачивается необходимым принуждением. Планы этого мира труда неосуществимы без принуждения, а универсальный рабочий план, к которому устремлены все усилия коллектива, основывается на воплощении условий, в которых всякий труд принимает принудительный характер. Поэтому концентрационные лагеря неотделимы от развитого технического коллектива, они появляются там, где достигнута определенная степень автоматической четкости в протекании трудовых процессов. Концентрационный лагерь — это прежде всего тюрьма в сочетании с принудительным трудом, но постепенно он все больше и больше развивается в сторону принудительного труда, связанного с тюремным заключением. В концентрационные лагеря сначала отправляют политических противников коллектива, людей неугодных ему, несогласных с ним. Но концентрация заключенных в лагерях работников очень скоро выходит за первоначальные рамки. Подобно тому как сейчас промышленные отрасли переводят в районы с населением, которое хотят использовать для выполнения механической работы, точно так же и концентрационные лагеря можно устраивать где угодно, согласно спискам сгоняя туда целые армии людей на принудительную работу. Для этого они устроены и подготовлены.