Фридрих Георг Юнгер - Совершенство техники

Критика этого движения страдает неполнотой. Те, кто говорит об упадке стиля, сами пользуются мерками упадочнических стилей. Нынешнее движение имеет свой стиль, если понимать под стилем единство всех проявлений. Присутствие такого единства нельзя отрицать — оно настолько очевидно, что его просто невозможно не заметить. Залогом единства этого движения являются механические критерии.

Смысл происходящего станет читателю еще понятнее, если он примет во внимание, что условия собственности и владения оказываются теперь в зависимости от развития средств сообщения. Теперь уже не собственность контролирует средства сообщения, а средства сообщения ставят под свой контроль собственность. Механический прогресс тесно связан с решением проблем передвижения, то есть он сам является транспортной проблемой. Мы уже видели, что с прокладкой железных дорог, то есть созданием конвейерных лент на неподвижном основании, была утрачена собственность. Любая машина служит доказательством того, что в результате автоматизации транспорта утрачиваются границы, упраздняется постоянство вещи. Автомобиль не может сохранять форму запряженной лошадьми повозки, которую имел на первых порах, он преображается под действием присущего ему механического начала. Автомобиль совершенствуется в механическом отношении. Но в чем же выражается его совершенство и какими мерками это совершенство можно измерить? В чем же, как не в том, что автомобиль утрачивает свою самостоятельность, так что не только превращается в собрание отдельных частей, но и в целом также становится частью — составной частью технической организации, которая формирует его согласно действующим в ней правилам нормирования и автоматизации. Описание этого процесса содержится уже в самом слове и понятии «тип». Типы становятся более совершенными. На взгляд знающего специалиста, приятным в автомобиле кажется тот факт, что в нем находит соответствующее выражение и обретает соответствующую форму автоматизм движения. Составленные из технических деталей автомашины сами все больше и больше становятся составными частями механической движущейся ленты, которую они не покидают ни во время изготовления, ни в ходе эксплуатации. Понятие механического элемента и механически изготовленного типового изделия совпадают по смыслу, так как для обоих определяющим является один и тот же автоматизм движения. Машины действительно становятся все более целесообразными и тем самым красивыми, а это в данном случае означает, что с точки зрения чисто механических критериев они становятся механическими средствами в чистом виде, открыто обнаруживая и выставляя напоказ свое предназначение. Этот же процесс приводит к тому, что эксплуататорский характер всевозможных машин проступает наружу все более явно и неприкрыто. Машины — это не что иное, как протезы человеческой воли для эксплуатации природы, воли, которая так радикально, мощно и бесспорно орудует на земле, что уже не нуждается ни в каком прикрытии и не боится предстать перед всеми в своем истинном обличии. Насосные станции, циркулярные пилы, турбины сегодня уже никто не скрывает за стенами, в виде готических башен и замков; теперь открыто демонстрируют, какое сопротивление преодолевается при взаимодействии противоположно направленных сил. Желающему увидеть эксплуатацию в самом неприкрытом и обнаженном виде достаточно взглянуть на любую машину. При одном взгляде он тотчас же поймет, что эксплуататорские устремления приняли планетарный размах, что на земле для них больше нет никаких пространственных границ. Приняв во внимание, какую цель имеет механизация понятия времени, он придет также к выводу, что благодаря упорядочиванию понятия времени это не ограниченное в пространстве хищническое хозяйничанье должно втянуть в свою орбиту и человека, что он живет в такой век, когда эти наглые и одновременно изощренные эксплуататорские устремления не останавливаются перед эксплуатацией человека, а, даже напротив, почуяв в нем самый главный и благодатный объект, хватают его мертвой хваткой.

Тот, кто однажды понял, что отношения, основанные на праве собственности и владения, зависят в наше время от механических условий транспорта, поймет также и то, что подрыв собственности связан с тем, что она становится доступна для желающих распоряжаться ею механически. Собственность становится объектом технической эксплуатации. Уже в споре между машинными капиталистами и машинными социалистами речь шла главным образом не о вопросах собственности, а о том, в чьи руки перейдет право механически ею распоряжаться. Это и есть решающий пункт спора. Ничье могущество, даже могущество крупнейшего землевладельца, не опирается больше на собственность. Такие книги, как «Прогресс и бедность» («Progress and Poverty») Генри Джорджа, поражают сегодня наивностью аргументации. Джордж хочет отменить земельную ренту, хочет, чтобы государство выступало в качестве «universal landlord», {191}полагая, что это не только приведет к исчезновению бедности, но и вызовет новое «production of wealth», {192}«а new surplus which society might take for general purposes». {193}Однако показательный опыт такого рода уже поставлен и, как мы могли убедиться, не принес желаемого результата. Я могу уменьшить земельную ренту до минимума или отменить ее совсем, но от этого никто не станет богаче. Государство может de jure отменить земельную ренту, уничтожив собственность, или устранить ее путем усиленного налогового обложения, но все это не порождает богатства. Мы живем уже не в условиях статической экономики, опирающейся на собственность, при которой можно рассчитывать на прибыль. Нынешняя ситуация определяется не экономикой, а техникой, это означает, что аппаратура и организация поглощают любую прибыль. Они решают судьбу собственности, собственность же не решает ничего.

Собственность превращается сегодня во что-то ненужное, обременительное, беззащитное перед любыми посягательствами. Сейчас для приобретения власти, причем столь громадной, о какой и не помышляли былые обладатели собственности, не нужно иметь гасиенды размерами с небольшое европейское государство, для этого лучше всего вообще не связываться с собственностью, хотя бы даже в виде своего дома или садика. Почему владелец сегодня сильнее собственника, арендатор сильнее арендодателя? Потому что силен не собственник, а тот, кто механическим образом распоряжается собственностью. Я могу не иметь никакой собственности, ни дома, ни гроша в качестве земельной ренты, не иметь даже собственного стола и стула и притом быть могущественнее любого собственника, если в моем подчинении находится один из соединительных узлов на пересечении густой сети автоматизированных линий, через которые осуществляется связь и важность которых все более возрастает. Не собственность увеличивает мое могущество, а право механического распоряжения ею — именно благодаря ему я распоряжаюсь всем, включая собственность. Ведущаяся сейчас полемика по вопросам экспроприации, национализации, обобществления и социализации является показной акцией, которая маскирует истинное положение дел. Следить нужно не за собственником, а за ничего не имеющим функционером, сидящим за пультом государственного распределительного центра, который прибирает к рукам все больше распорядительных прав и с их помощью подчиняет себе целые народы, превращая их в элементы технической системы. Пора осознать проблему эксплуатации земли и человека во всей ее глубине и масштабе. Она не может быть решена, пока идеологией эксплуатируемых остается идеология неудавшихся эксплуататоров, которая, став господствующей, вызовет только новое обострение эксплуатации, которая примет тогда еще более анонимные формы и будет проводиться в еще более ускоренном темпе, потому что при помощи еще более прогрессивных технических средств будет разрабатывать соответственно убывающие субстраты.