Фридрих Георг Юнгер - Совершенство техники

Вытеснения вещей функциями достаточно для того, чтобы расшатать весь правопорядок. Право не может больше ориентироваться на вещи, а лицо не может опираться на границы вещей. Сама личность становится составной частью. С миром функций правопорядок оказывается несовместимым, человек ориентируется в нем на механические процессы. В мире функций все подчинено временным предписаниям, право превращается в правила внутреннего распорядка производственного предприятия. Правовые отношения и все, что касается собственности, рассматривается в рамках производственного распорядка, исходя из которого решаются все вопросы. Человек становится объектом тотального управления, которое касается каждого его шага. Его движение задается функциями, которые он неустанно открывает и регистрирует. Спрашивается, зачем управляют человеком? Куда его направляют? Если представить себе это движение бесцельным, оно теряет всякий смысл, всякий интерес. Изменения происходят не ради изменений, а ради определенной цели, к которой они приближаются со все большим ускорением и которая в какой-то момент будет достигнута. Эта цель с запозданием доходит до сознания тех, кто на нее работает, посвятив себя ее служению; процесс осознания, доведения до сознания представляет собой нечто дополнительное, он не предшествует и не протекает параллельно событиям. Нарастающий автоматизм освобождает человека от необходимости самому управлять движением. Движение освобождает его от труда двигаться самому. Автоматизм человека достигает такой точности и надежности, какая свойственна бессознательному автоматизму сердечной и почечной деятельности, работе желчевыводящих путей. Именно это демонстрирует всю глубину происходящего процесса. Он примечателен не только остротой сознания, привязанного к секторам, то есть к отдельным элементам, но и бессознательной точностью, с которой протекает, развертывается, стремится к цели. Он достигает глобального масштаба.

С какой бы стороны мы не рассматривали это движение, оно всегда поражает нас своей подкупающей последовательностью. Что значит, в сущности, нормирование? Что получает в нем свое выражение? То, что оно является одной из предпосылок автоматизма, понятно с первого взгляда, но это еще ничего о нем не говорит. Нормирование и автоматизм представляют собой один и тот же процесс, так что совершенное нормирование, можно сказать, и есть автоматизм. Правда, нормирование, типизация, стандартизация представляют собой в отношении автоматизма подготовительные ступени. Нормирование заведомо нацелено на автоматизацию и, очевидно, заканчивается там, где начинается автоматическое движение. Однако это движение действует в отношении нормирования как постоянный стимул. Движение представляет собой как бы испытательный полигон, на котором нормирование проходит проверку. Нормирование — это уже функция. И поэтому нормирование несовместимо с миром вещей, с понятием вещи, которое не подчиняется навязываемой ему извне функции. Нормирование и автоматизация отчуждают человека от мира вещей; человек видит перед собой уже не вещи, а функциональные связи и дорожные знаки. Количество вещей, превратившихся в знаки, постоянно увеличивается; в их число входят не только дороги, средства передвижения и маркирующие значки, сам человек превращается в знак дорожного движения. Не приходится удивляться тому, что часть полиции преобразована в простые дорожные знаки. Это уже не личности, а исполнители механических функций, чье тело и конечности имеют чисто функциональное назначение и относятся только к функциям. Каждое движение руки и поворот головы открывает закрытый путь. Здесь человеческая личность присутствует в сети дорожного движения уже только ради регулирования механического движения, и ее тело, ее физические возможности приспособлены для точного выполнения этой задачи. В этой фигуре можно увидеть воплощение функционера в его простой повторяемости, когда он выступает как неутомимый исполнитель функций. Он так натренирован в механическом выполнении этих функций, что вся его мускулатура настроена на механическое движение. Форма полицейского с белыми или светящимися обшлагами отвечает выполняемой им задаче — благодаря этой одежде, электрическому фонарику на шлеме и светящимся цифрам на груди живой дорожный знак хорошо виден издалека. Само собой разумеется, что живой дорожный знак может быть заменен любым неживым знаком. Работу полицейского может выполнять механический голос или светофор. При полной автоматизации живой дорожный знак был бы тут, как и везде, совершенно не нужен. Но с нарушениями автоматики один полицейский может справиться, и только когда автоматизм дает сбои, он проявляет свои специфически человеческие качества. В случае таких нарушений, в случае производственной аварии живой дорожный знак, как учит опыт, оказывается выгоднее, результативнее, да и обходится дешевле, чем неживые. Бесперебойный автоматизм исключает участие личности, и в этих условиях она отодвигается так далеко на задний план, что становится почти неразличимой. Только при производственной аварии личность снова выступает на сцену, опять проявляются человеческие черты: беспомощность пострадавших, испуг и горе присутствующих. Только там, где происходят какие-то сбои функций, только в условиях беспорядка становится заметна невидимая среди налаженного автоматизма личность. Напомним еще раз, что вещи находятся теперь в сфере производства, что они ориентированы на производство. Присущее им вещное качество, совпадающее с их границами, производством не подтверждается и не закрепляется за ними, оно упраздняется. Дорожный знак, например самолет, обладает четко воспринимаемой и доказуемой предметностью, но эта предметность не определяется границами вещей. Такой самолет сам по себе ничто, сам по себе он так же непонятен, как залетевшая к нам с Сатурна неизвестная вещь, созданная неведомыми существами для неведомых целей. Аппарат как таковой становится понятен лишь в системе перекрещивающихся функций, в которую он помещен и которая его описывает. Он помещается в системе силовых линий, как-то: на аэродромах, воздушных трассах, в расписании полетов, согласованных с другими рейсами. Самолет предполагает организацию, без которой не значил бы ничего, без которой он просто бы не существовал. Так какой же смысл относиться к нему как к самостоятельной вещи?

Одной из начальных ступеней нормирования является нумерация. Характерным признаком нумерации всегда была утрата границ вещей, именно утрата границ вещей вынуждает прибегать к нумерации. Нумерация никогда не служит подтверждением вещного качества предмета, напротив, нумерация отменяет вещное качество. Страницы книги снабжаются сплошной нумерацией, потому что одна страница не является чем-то самостоятельным. Городские дома, вплоть до XVIII века называвшиеся по имени владельца, получили нумерацию, так как утрачивается самостоятельное значение отдельного дома, так как каждый дом все больше превращается в отрезок, часть, один из составляющих элементов улицы. Улицы получают вместо названий номера, поскольку они воспринимаются уже не как отдельные, самостоятельные дороги, а как знаки в городской сети транспортных сообщений. Вместе с нормированием нумерация проникает во все области, причем она основывается на том, что вещи становятся только элементами вещей, а элементы превращаются в функции. Так, связанные друг с другом элементы уже не представляют собой отдельных вещей, а становятся функциями единого процесса. Элементам присваиваются номера: это относится к включенным в расписание поездам, к абонентским номерам телефонной связи, но также и к местам в кинотеатрах, номерам домов, листам чековой книжки, к автомобилям, спискам адресов и тысячам других объектов. Номера обозначают не вещи, а их функции в производственном процессе. Отдельные элементы вещи нумеруют и нормируют таким образом не для того чтобы закрепить тем самым их значимость в качестве элемента вещи, а для того чтобы в элементе вещи обособить отношения, для того чтобы на первый план вывести его производственную функцию, которую и хотят обозначить. Вся аппаратура в целом состоит из заменимых элементов, из технических артефактов. И организация отражает в своей системе эти артефакты, являющиеся частью целого. Что они собой представляют, не известно тому, кто не знаком с их производственной функцией, не знает их связи с аппаратурой и организацией. В смысле вещи они вообще не поддаются пониманию, а в качестве нормированных элементов понятны только посвященным. Но даже посвященному нужно знать соответствующий номер, чтобы не заблудиться в этом мире составных элементов. Говорить о номосе здесь не имеет смысла. Номер здесь обозначает собственно норму, норма узнается по номеру.