В. Дудко - Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 2. На острие стратегий

Вскоре ветер стал почти штормовым. С раннего утра барометр упал на 20 м/бар. Лодка находилась к северо-востоку от маяка мыс Анива. Пока мы шли, ветер все время продолжал усиливаться и стал почти зюйдом, затем немного отошёл к осту. Уже низкое солнце было болезненно жёлтым, длинная гряда багровых облаков постепенно закрыла всю южную часть горизонта. Солнце скрылось за облака, но тусклый свет освещал покрытые барашками огромные волны. Вот теперь начался шторм. На нас налетел очередной шквал. Волны исчезли за стеной проливного дождя. Лодка сильно кренилась и ныряла в волны. Верхний рубочный люк был, задраен, вода не успевала уходить с мостика. Мы стояли со старпомом по пояс в воде, ветер свистел в надстройке, а лёгкий корпус выл под ударами волн, нервы натянулись, как струны. Короткие, крутые, обрушивающиеся как удар боксёра, волны бились разом во все 107 метров корпуса завывая, он дрожал и отряхивался после удара, как собака от воды. Очередная волна с силой нас таранила, обрушилась над мостиком, придавила лодку и погрузила под воду, увлекая меня потоком за собой. Волна ещё раз пересчитала мной все углы в рубке, продержав меня под водой минуты три-четыре, покатилась дальше к подветренному борту. Лодка оказалась в трудном положении – вздрагивая всем телом, она выгребала из-под воды, кренясь на подветренный борт, спасая нас от утопления. Лодка выпрямилась. Я выбрался на мостик. Лодка со слегка переложенным и зафиксированным рулём продолжала идти. Некоторое время я оставался у руля один, потом из глубины рубки выкарабкался боцман, весь дрожа и матерясь, он сказал несколько слов в адрес погоды и стал рулить дальше. Сила ветра была ошеломляющей. Шёл проливной дождь, крупные капли оставляли глубокие следы на воде и сглаживали гребни волн. Шквал сопровождался громом и молнией. Тяжёлая стальная крышка верхнего рубочного люка (ВРЛ) над трапом внутрь лодки была задраена, на носовой надстройке хлопали оторванные лючки, но, к удивлению, надёжно стоял приваренный намертво спасательный буй. Казалось, что лодке такой шторм угрожает опасностью, он её крутит, гнёт и ломает. Когда ветер зашёл к юго-западу, Лодка стала меньше зарываться, но её стало класть на борт так, что я с мостика легко доставал воду и ждал, когда мы перевернёмся совсем. В этом направлении ещё долгое время можно было идти безопасно, но ветер зашёл дальше к западу и отмели у побережья Сахалина оказались голыми. Меня сменил старпом. Наверху делать было нечего. Выждав, пока Лодка окажется между двумя волнами, я открыл люк и проскользнул в тепло центрального поста. Наверху лил сильный дождь, и вода была под одеждой. Конечно, я был мокрый насквозь так, что, когда спускался вниз, все тело обволакивало что-то липкое и холодное.

Всего десять сантиметров металла прочного корпуса отделяло весь тот кошмар урагана наверху, от тишины и спокойствия внутри. Зашёл в штурманскую рубку погреться у горячих приборов и немного поговорить со штурманом, отвести замёрзшую душу. Штурман отдыхал. На вахте был штурманенок с прозвищем от своей фамилии – Муму, который вытянулся и доложил обстановку. Здесь лодку мотало ещё больше: всё взлетало вверх, задумывалось на секунду, потом вниз и опять вверх; штурманенок был юн и укачивался до потери ответственности. Заплесневелый цвет лица с потухшими глазами и мольбой о помощи в них, выражал только муку и страдание. Он мог только стоять и реагировать. Ему было все равно, наличия мозга не просматривалось. В рубку в канадке и сапогах протиснулся командир.

– Ну-у, пододвинулся командир к карте, – что тут у вас? Доложите обстановку.

Обстановка была на карте нарисована; что, куда – все отлично.

Командир, глядя в карту, икнул и отрыгнул, обильно выдохнув всё это в штурманёнка, отчего в рубке густо запахло обедом.

Муму и так было плохо, а тут, после настырного запаха отрыжки, тело его выгнулось, стало жарко, потом холодно, опять жарко, и слюна – верный признак – потекла…

– Ну-у, доложите… – уставился на него командир. – Что тут у вас?

В рубке не было иллюминаторов, и Муму двинулся на командира, медленно гипнотизируя его бесчувственными глазами.

Тот почувствовал недоброе и попятился, засуетился по инерции, все ещё интересуясь обстановкой.

Отпрыгнуть командир успел, Муму рванул дверь, ведущую в гироскопную выгородку и… ха-ха-ха! – вниз по трапу захохотало, заикало и хлынуло в ведро, стоящее там, обильным извержением, усугубляя и без того удушье, стоявшее в лодке.

Торопливо отметав харч, Муму вернулся в вертикаль и нашёл глазами командира: тот всё ещё недоумевал.

– Товарищ командир! – сказал Муму, еле ворочая языком. – Разрешите доложить обстановку?

– Не надо, – махнул рукой командир совершенно по-семейному, – занимайтесь тут сами. – И после этих слов командир позволил себе исчезнуть в шахте рубки.

В кают-компании никого не было. Наступила ночь. Мне оставалось только, кое-как пристроившись, лежать на койке. Вахту несли по очереди с командиром, иногда подключался старпом, но он больше занимался личным составом «умирающим» внутри лодки. Радиолокация и гидролокация работали непрерывно, освещая обстановку. На сон в сутки приходилось около четырёх часов. Находясь внизу, трудно было поверить, что наверху всё в порядке. Но даже внизу в каюте, для не сведущего человека было ужасно. Душный и влажный воздух, все мокрое, в том числе из-за течи сальников прочного корпуса. На лодках первого поколения система химической регенерации воздуха в надводном положении не запускалась. Чтобы вода не попадала внутрь лодки, система вентиляции из атмосферы в лодку была задраена, процентное содержание СО 2других вредных примесей достигало предела. При таком содержании СО 2в лодке появлялись первые признаки отравления и устойчивые галлюцинации во время сна. Непрерывные сотрясения корпуса при ударах волн были изнуряющими, приходилось постоянно держаться, чтобы не вылететь из койки. Я не спал, только дремал время от времени. Вахтенный офицер приглашал меня на мостик. Мне нужно одеться в штормовую одежду. Принесли всё, что должно было просохнуть, но не просохло. Опять влез в мокрое, вышел наверх. Сразу увидел скопление огней находящихся вблизи судов. Наверху зрелище было весьма впечатляющим. В ночи обрушивающиеся гребни вырисовывали контуры черных волн, которые шли и шли зловещей чередой. Иногда вершина волны всей массой с глухим звуком обрушивалась на крышу рубки, неся потоки воды над закрытым люком. Стоял страшный шум: ревел ветер, шумели накатывающиеся волны, с плеском скатывалась за борт вода. К тому же, непрестанно звенел и гудел корпус. По-моему, волнение постоянно усиливалось, так как Лодка двигалась все хуже и хуже. Кроме того, надо было выяснить, с чем связано это скопление судов, возле которого мы проходили. Приказал радистам установить связь на международной волне с судами. Выяснил, что тонет тот самый СРТ, который в пьяном угаре промчался мимо нас насколько часов назад. Видимо, они готовы были принять все, что уготовила им судьба, – будь это даже столкновение с пароходом, если так бесшабашно вели себя в море, да ещё в шторм. Ситуация была крайне неприятной. Мы не имели права выходить из графика движения и приближаться к дрейфующим судам ближе, чем на 5 миль, тем более ночью в сильный шторм, когда в радиусе примерно 20 миль со всех сторон были окружены рыбаками, мелкими судёнышками, стоявшими без хода и огней, на которые с силой обрушивались волны. С другой стороны, каждое судно должно оказать помощь другому судну, терпящему бедствие в море. Наша судьба была в руках случая, и чувствовали мы себя весьма двусмысленно. Радист доложил, что группой судов принимаются меры по спасению экипажа СРТ и наша помощь не требуется. Остаток ночи я провёл на мостике, обстановка оставалась не простой. Ночь не принесла изменений. Шёл час за часом, и наконец наступил момент, когда в темной полосе на фоне тусклого света зарождающегося дня я смог различить очертания попутчика.