В. Дудко - Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 2. На острие стратегий

На мостике было очень холодно, шла большая волна, но ветер дул не такой уж сильный. Было ещё темно, и неожиданно для себя я увидел в западной части неба отблески периодически повторяющихся вспышек света. Наверное, видимость улучшилась. Интуиция не подвела. Затем далеко по правому борту я вдруг отчётливо увидел свет далёкого огня. Он исчез. Затем вспыхнул снова. Длинный интервал, и снова вспышка! И вот две вспышки, которые не оставляли место сомнениям. По любой карте это означало только одно – маяк. Ветер, в течение ночи менявший время от времени своё направление, был юго-западным.

Увеличил ход. Теперь Лодка ходко шла, но врезалась в волны, и ветер швырял через неё брызги сплошной пеленой. Большая волна с оглушающим грохотом ударила в борт, разбилась о рубку и обрушилась на нас. Через несколько минут вырос другой гребень и, обрушиваясь, прошёл над палубой, сильно ударил меня в грудь. Всю ночь мы простояли на мостике мокрые до нитки, а сейчас, в предрассветном холоде, непрестанно окатывающая нас вода проникала под канадку, и мы промёрзли до костей. Мы очень устали, провели всю ночь без сна и потратили много сил, стараясь обеспечить навигационную безопасность. Кроме того, мы проголодались, готовить в таких условиях было почти невозможно.

Помощник вылез покурить и принёс нам по куску сырокопчёной колбасы. Сейчас бы несколько глотков водки с рижским бальзамом согрели, но у меня был закон, который я не нарушил ни разу, – в море не пить. Мы немного утолили голод, съев колбасу. Колбаса была мокрой – волны накатывались непрерывно и как раз в тот момент, когда мы её грызли. Это был довольно необычный завтрак, притом в неурочное время, неплохая смесь из морской воды и копчёного мяса для того, кто устал и замёрз. Лодка шла среди бушующих пенистых валов. Одна за другой нас подхватывали волны. Но уверенность в местоположении придавала силы. Заходили в пролив Лаперуза. На мелководье волны были огромными и неправильными. Нам были видны приветливые огни маяка, и перед рассветом он оказался на траверзе. Маяк Анива был построен в 1939 году японцами. Высота над уровнем моря 40 метров видимость 17,5 миль. В конце 80-х годах маяк стал работать на автономных изотопных элементах питания (РИТЭГ), радиоизотопный термоэлектрический генератор) – источник электроэнергии, использующий тепловую энергию радиоактивного распада. Срок службы составлял 10—30 лет. В 1998 году он закончился. Маяк закрыт и разграблен. У Губернатора Сахалинской области, укравшего десятки миллиардов, не нашлось двух миллионов рублей на ремонт этого крайне важного, уникального, исторического, культурного и навигационного наследия и объекта.

Через час после того, как мы прошли маяк Анива, далёкие огни все ещё оставались за горизонтом. Вскоре на фоне светлеющего неба нельзя было различить даже отблеска. Я был знаком с восточным побережьем Приморья, и мне не нужно было угадывать маршрут, я мог спокойно оставаться на мостике, понимая, что и внизу было кому проложить на карте пройдённый путь. Мы провели обсервацию, нанесли место и повернули на новый курс. Лодка шла кормой к волне при ветре в спину, управлять стало труднее, лодка рыскала, и нас заливало водой теперь с обратной стороны. Я очень замёрз и устал от изнурительной работы. Время тянулось медленно. Боцмана на руле сменил матрос рулевой, но держать устойчивый курс на больших попутных волнах было выше его физических сил. Ждали появления суши, но пока кроме волн и моря со всех сторон ничего не было видно. Между тем шторм поутих, и мы встретили несколько судов. Наконец сигнальщик, которому я разрешил выход наверх, увидел что-то похожее на землю по правому борту. Сам я ничего не видел, но знал, что он, наверное, не ошибся и нашим трудностям скоро придёт конец. Моя вахта закончилась, я спустился вниз в тёплую каюту, скинул воду, заполнившую всю мою одежду, и не спеша переоделся в сухую. В каюте в беспорядке валялись вещи, сорвавшиеся со своих мест во время шторма. Под защитой наветренного берега волнение было слабее, и я, забравшись под одеяло, заснул. Когда проснулся, все было нормально. Военно-морской организм переварил ночь без последствий, усвоил даже морскую воду, которой я наглотался.

Мы прибыли в Приморье, в лодке ещё ликвидировали последствия шторма, а мы заходили в завод расположенный в б. Чажма, с трудом маневрируя среди обломков затонувших судов и мелей. Швартовка к неизвестному пирсу с полного разворота – большое прикладное искусство – военно-морской шик. Но только не для атомной подводной лодки первого поколения, у которой управление турбинами сложный коммуникативный процесс, а моторами в силу их слабости – почти бесполезный. Я срочно готовился убыть с лодки в аэропорт и, опаздывая, собирал вещи в каюте, переодеваясь в сухое бельё. Сама швартовка с двумя буксирами не представляла сложности, и я был уверен, что даже если командир застопорит ход, то буксиры его спокойно прижмут к пирсу. Но я не учёл обратного процесса. Думаю, что командир представил себе белый пароход, а может быть, даже и серый, закрыл глаза и видел, как он с ходу, на всех парах, весело, вместо того чтобы по всем законам гидродинамики врезаться, перевернуться, развалиться и затонуть, – на крутом вираже останавливается у пирса как вкопанный, как мустанг останавливается. Красиво, черт побери!

На стенке уже выстроились рабочие, среди которых было больше половины женщин. Командир нашего изрядно поношенного подводного лайнера – крейсера военно-морского (разумеется, у нас там и стреляло) – всегда любил шикануть и тут на глазах благодарной публики, захотел отшвартоваться вот так – лихо, не снижая хода и не пользуясь буксиром, отработав реверс турбинами.

В месте швартовки было очень тесно. Везде стояли вспомогательные суда и механизмы. Лодка шла к пирсу, между старыми затонувшими корпусами и торчащими из воды обломками каких-то металлических конструкций. У основания пирса уже стоял плавкран, для выгрузки имущества из лодки. Слыша команды по «Каштану» и доклады штурмана о глубине под килем, дистанции до пирса, умножив это на скорость лодки, я пулей вылетел наверх. Я начинал службу на лодках этого проекта и хорошо оценивал обстановку. На мостике менять, что-либо было уже поздно. Скорость высокая, рулей лодка слушается хорошо. Мы идём вдоль пирса, остаются какие-то метры до крана. Лодка была двухвальная и неплохо управлялась, но шли мы под турбинами, у которых время перехода на реверс было не менее 50 сек., достаточно большим.

– Где буксиры? – спрашиваю я командира.

– Ничего, – говорит, – ошвартуемся как-нибудь…

Меня всегда настораживали междометия, а это ошвартуемся «как-нибудь» – то есть на одном своём полуисправном реакторе (второй только на МКУ на случай аварии первого) не имея моторов, турбины работают на винт: парусность у лодки приличная; ветер сильный попутный; лодку несёт «полный вперёд»; командир непрерывно курит и наблюдает, как нас несёт форштевнем на плавкран, пришвартованный под прямым углом к пирсу, с левого борта стоит ещё лодка у пирса; справа часть пирса голая, а у левой – винты торчат, и нас ветром ещё и на них тащит, командир красуется, глядя по сторонам.