В. Дудко - Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 2. На острие стратегий

– Прибудем в район, а там видно будет. Сделаем все, что возможно!

Во внутреннем напряжении, раздался вздох облегчения. Я генетически не любил ходить по начальству и выслушивать указания, которые, как правило, носили рекомендательный характер, и я не собирался их выполнять. Зачем вызывали? Моральная поддержка! Все же я вернулся на лодку в тяжёлом раздумье. На корабле всё было готово, и все были в ожидании выхода, не понимая этой необъяснимой проволочки.

Я, выполняя просьбу НШ ФлПл, ни с кем не обсуждал обстановку и сослался только на доклад решения. Командир обошёл верхнюю палубу, чтобы убедиться, в точности ли исполнены все отданные им приказания; затем уселся рядом со мной на мостик и сообщил, что получено «Добро» на выход в море. Точно в 9 часов лодка отошла от пирса и исчезла за снежной завесой, следуя привычным фарватером. На лодке был полный штат личного состава плюс 7 человек прикомандированных, в том числе и я, плюс боезапас, автономный паек на 90 суток и полный запас бытового и расходного материала. Вышли из бухты Крашенинникова, хода и курсы переменные. Пробираясь свозь огромные глыбы льда, я тут же вспомнил учение по отходу от пирса, которое в этот снежный мрачный морозный и ветреный день не имело ничего общего с кабинетной наукой. Мороз, брызги в лицо и колючий ветер со снегом забивал дыхание и обжигал лицо ничем не прикрытое и вызывающе беззащитное среди воды, снега, мороза и ветра.

Штурман доложил, что заняли район дифферентовки. Я спустился по трапу в открытый люк и занял своё место.

«Задраен верхний рубочный люк!» – крышка люка быстро опустилась на своё место, закрыв последний наш выход наружу. Когда, командир громко произнёс, что задраен верхний рубочный люк, этот доклад, казалось, на каждое лицо наложил заметный отпечаток какого-то пусть и привычного, но всегда нового ощущения, точно всех нас навсегда отрезали от нашего мира и на наш единственный выход в этот мир плотно надвинули океан. С этого момента какое-то особое значение приобретает каждое слово, каждое движение командира, за которым тотчас же следует самое точное и пунктуальное исполнение – каждый отлично сознает, что теперь в руки одного человека вверена драгоценная жизнь всего экипажа и лодки. Ещё резче среди чуткой тишины, послышалась дальнейшая команда – «Принять главный балласт, кроме средней!» – сигнализируя о наполнении балластных цистерн, привычно засвистел из цистерн воздух, который быстро уступал место воде, постепенно увеличивая вес лодки и постепенно уменьшая ее плавучесть.

По сосредоточенному лицу командира видно, как зорко следит он за движением стрелки глубомера и пузырьком кренометра, чтобы вовремя остановить доступ воды в балластные цистерны. Как только он замечает тенденцию стрелки к движению, быстро отдаёт приказание на те, или иные действия, исключая вероятность гибели лодки, печальный опыт, которого всегда витает над подводниками. «Заполнить среднюю!» – при её помощи, погружение становится более устойчивым, и лодка уходит на перископную глубину. Я как менее всех занятый на дифферентовке, веду наблюдение в перископ. Через стекла перископа стало видно, что вода уже прикрыла всю палубу, оставив над поверхностью воды только часть рубки. Вскоре вода подошла к самым стёклам, и волной уже начало захлёстывать их, изредка закрывая и доступ света сквозь них. Теперь в лодке остаётся самая небольшая остаточная плавучесть, с исчезновением которой лодка, как всякое тонущее судно, пойдёт ко дну; с этой же плавучестью она начинает движение под водой – для чего командир дал малый ход и положить руль глубины на «погружение». Пузырёк кренометра, стоявший до сих пор на нуле, вдруг быстро отошёл от нуля и стал на делении «2» – на лодке появился дифферент на нос в 2°. Дифферент продолжал медленно нарастать и с нарастанием скорости боцман рулями удерживал его у назначенной величины. Лодка погружалась, и вместе с тем мгновенно потемнело в перископе. Установившееся было хладнокровными приказаниями командира спокойное состояние команды, сразу сменилось у многих напряжением, которое проявилось на лицах, – что, впрочем, являлось вполне простительным, так как любое изменение состояния лодки от штатного для большинства из присутствующих было сигналом к экстренным действиям. Вскоре равновесие было достигнуто, и кренометр также спокойно установился на нуле. Я опустил перископ. Лодка, продолжала держать тот же курс, каким шла, и вскоре выйдя из б. Саранной уже на глубине 40 метров мы почувствовали океанскую зыбь, лодку стало заметно покачивать. Желая поскорее укрыться от качки, командир менял курс, которым хотел сократить путь.

Всё, что происходило со мной в последние годы жизни, которые пришлись на послевоенные годы, а потом на службу, прекрасно известно. Но то прощальное восходящее и очень яркое зимнее солнце Камчатки, осветившее вершины, словно горящих вулканов, как бы высветило эти события. Первые 20 лет моей жизни, проведённые в семье военного офицера, не очень сильно отличились от действительной службы. Я родился в сентябре 1948 года в годе Фрунзе Киргизской ССР, где отец Дудко Яков Иванович, офицер НКВД, придя с фронта, продолжал гоняться за бандами в горах и преступниками в городах Киргизии. В 1952 году он погиб, и я вместе с матерью, уехал во Владивосток, где у меня появился отчим, прекрасный человек, офицер Васильев Владимир Никифорович. Теперь мы все жили вместе, переезжая из города в город. И под конец переехали во Владивосток, где я продолжил учиться и окончил Высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова. В 1971 году мне присвоили воинское звание лейтенант, и я прибыл на флот на подводную атомную лодку «К-115», был назначен в качестве вахтенного офицера. Так начал службу во Второй флотилии атомных подводных лодок Тихоокеанского флота на Камчатке. В конце 1974 г. в должности помощника командира я сдал на самостоятельное управление подводной лодкой, мне было присвоено звание капитан-лейтенант и с должности помощника командира направили в Ленинград на Высшие офицерские классы.

Служба в 45-й дивизии подводных лодок, самой эффективной и самой водоплавающей в те годы, стала настоящей школой жизни для меня. В глазах других, молодой моряк является представителем своего народа. Он знает, что о нем и его сослуживцах будут судить по нему, поэтому он с самого начала проникается сознанием необходимости строжайшей самодисциплины и повышенного чувства личной ответственности. Впечатления, которые он получает от знакомства с иными людьми и странами, учат его смотреть на свою собственную страну с ещё большей любовью.

Морские офицерские классы, где будущие командиры советского флота проходили обучение, было почти мистическим местом. Моряки называли его Невский бастион. Мы впервые учились истине морского дела по программе высшей школы. Я, когда уже стал адмиралом и служил в главном штабе, имея за плечами две академии и опыт океанских «войн», осознал, что классы были тем местом, где военное искусство командира проявлялось в чистом виде, где обучение имело вполне практический вид. Любая появляющаяся там военная идея рассматривалась и проверялась и в дальнейшем использовалась как средство обучения. Очень важно, что это образование закладывало основы тактического мышления, развивая которое на кораблях разных проектов, командиры в основе сохраняли классику, заложенную на классах. Воздействие знаний, влияние на советских командиров и флот было просто безгранично, так как оно являлось первым и самым осмысленным и важным источником обучения офицера. Поскольку каждый офицер прошёл через классы, он будет командовать именно так, как его научили здесь.