Рудольф Гусев - Такова торпедная жизнь

Итак, МТИГ размещался в двух смежных комнатах. Одна площадью 60 квадратных метров, другая — шестнадцать. В малой находился руководящий состав. Решетки на окнах 3-го этажа подчеркивали секретность организации. Левый дальний угол занимал Иванов, напротив сидел боевой заместитель, одновременно освобожденный секретарь партийной организации этажа, Миркин Абрам Савельевич. С утра, чтобы чувствовать себя в общем строю, читал кипу газет, потом обедал и, если на вечер никаких политических мероприятий на этаже не планировалось, просил командира отпустить его то на какой-то инструктаж, то к другому политработнику, то в какую-либо войсковую часть в черте города для какого-нибудь политического контроля. Если перечень причин был исчерпан, то тоскливо смотрел в глаза командира, пока тот не продлевал ему обеденный перерыв до конца рабочего времени. Справедливости ради, следует сказать, что Абрам Савельевич давно был готов к уходу на пенсию, и его частенько по утрам возвращали с трамвайной остановки домой сослуживцы привести форму одежды в порядок, так как к форменной шинели он привычно надевал зеленую велюровую шляпу. Но партия ориентировалась только на старые надежные кадры. На стене кабинета висел портрет вождя мирового пролетариата. В большой комнате размещалась вся описанная выше материальная часть, а на стенах красовались портреты вице-адмирала Макарова С. О., кораблестроителей Крылова А. Н., Бубнова И. Г. Членов Политбюро ЦК КПСС на стенах не было. Пытливая общественность тогда еще не успела установить зависимость уровня воинской дисциплины от наличия или отсутствия на стенах портретов с ликами вождей. Все жили в полнейшем неведении по этому вопросу. Правда, на книжном шкафу сбоку притулился небольшой черный гипсовый Киров С. М.

В октябре 1964 года день выдачи денежного содержания случайно совпал с днем смещения Хрущева с поста Генерального секретаря. Будь это в другой день, об этом событии все узнали бы во внеслужебное время. Радиоточек в кабинетах не было, иметь карманные приемники на службе было не принято. Да и день был неприемным, посетителей не было. В тот день весь личный состав «отдельной войсковой части» прибыл в торжественно-приподнятом настроении, позванивая последней мелочью в кармане. Командир находился на месте заместителя начальника МТУ и корректировал программу испытаний по замеру полей атомной подводной лодки с целью уменьшения числа ее выходов. Инженеры-испытатели пописывали планы и отчеты, а Абрам Савельевич готовился к сбору партийных членских взносов: заполнил «финансовую ведомость», приготовил штемпельную подушечку и печатку с гравировкой «Оплачено», заправил авторучку. Он даже провел «проворачивание» механизмов — достал свой партбилет, сверил его номер, записал полученную сумму и стал ждать, когда ее принесут. Мичманы сидели в лаборатории и вели неторопливый разговор, напряженно поджидая своего сослуживца мичмана Илью Ивановича Попова, который с раннего утра занял очередь к заветной кассе в Штабе флота за денежным содержанием. Мичман Коля Котков, стоящий на штате МТИГа, но вершивший таинства при отделе кадров МТУ, рассказывал о последних новостях и назначениях, так как имел доступ к кухне кадровых решений. Вдруг он переменил тему: «Вчера Абрам Савельевич, где-то часов в 15 говорит командиру, что ему нужно в Политотдел тыла», а командир ему: «Абрам Савельевич, партией вы освобождены от всего, кроме приема пищи, так что можете идти». А тот: «Ну, что Вы Владимир Григорьевич», — и ушел, обиженный. Мичмана беззвучно рассмеялись: «Хорошо он ему врезал». В это время громко постучали. Зазвонил звонок. Мичман Гвоздев открыл дверь, и в лабораторию шумно вошел капитан 2 ранга Полынец Михаил Карпович, начальник Политотдела Вооружения и Судоремонта.

— Здравствуйте, товарищи. Чем занимаетесь? Готовитесь к политзанятиям? — Усмотрев, что у всех мичманов уже предусмотрительно появились в руках «Тетради старшин» и раскрытые томики В. И. Ленина, сказал, — хорошо.

Надо заметить, что Михаил Карпович вошел в «отдельную часть» не случайно. Кабинет его размещался тоже здесь, на 3-м этаже. Вчера он получил очередную серию портретов членов Политбюро. Они и сейчас стояли в его кабинете и ждали распределения. Два портрета Н. С. Хрущева стояли особняком. С ними было все ясно. Один займет место в кабинете Михаила Карповича: тот, что сейчас висит, слегка потускнел. Второй он отдаст начальнику Ракетно-артиллерийского управления. Тот хоть и не просил, вполне достоин. Ну, а «бывший в употреблении» подкинет в Техническое управление. Вот и решил Михаил Карпович пройтись по кабинетам, дабы уточнить наличие и состояние вождей. Обход начал с «отдельной войсковой части», так как Абрам Савельевич Миркин был его практически замом по 3-му этажу. Поздоровавшись и похлопав по плечам мичманов, Михаил Карпович вошел в кабинет командира:

— Здравствуйте, Миркин.

Абрам Савельевич немедленно вскочил:

— Здравия желаю, Михаил Карпович.

Он может, конечно, ответить «Здравствуйте, Полынец», но далее было бы что-то тягостное и непредсказуемое. Атак все в порядке и ясно, кто наверху, а кто внизу. Всеобщее равенство в партийном курятнике.

— Пойдемте-ка по кабинетам вашего управления, Миркин. Меня интересует, кто из членов ЦК у вас имеется и кого еще вам нужно. Ну, вот здесь у вас Ленин. Это хорошо. А кто в лаборатории?

Они входят в лабораторию. Там же появляется и Иванов, узнавший о визите высокого гостя от дежурного офицера. Иванов сухо здоровается с Полынцом. Был случай, когда заглянув в кабинет и не увидев Абрама Савельевича, Михаил Карпович имел неосторожность брякнуть: «Иванов, а где Миркин?» Иванов долгой в упор рассматривал политработника, а затем произнес: «Товарищ капитан 2-го ранга, я вас прошу внимательно изучить Устав внутренней службы в части обращения военнослужащих друг к другу. Изучайте, приходите, поговорим». Тогда он не пришел. Втроем рассматривают стены.

— Так, — говорит Михаил Карпович, — здесь у вас висит адмирал Макаров. Этого я знаю. А это что за гражданские лица расположились? — Он кивком головы указал на неизвестных ему Крылова и Бубнова.

— Это не гражданские лица, товарищ капитан 2-го ранга, — возмутился Иванов, — это ученые, великие ученые. И специфика моей части, ее научно-экспериментальный уклон хорошо сочетается с этими портретами. Себе вы можете вешать кого угодно и сколько угодно.

Полынец задет за живое. «Не мешало бы хорошенько встряхнуть этого ученого». Он внимательно всматривается в поисках беспорядка. Взгляд скользит по приборам и цепко останавливается на бюсте Кирова С. М. У того чуточку белеет поцарапанный нос.

— Вот ваше отношение к памятным бюстам! Устроили трибуна революции среди каких-то… Стыд и срам!