Рудольф Гусев - Такова торпедная жизнь

Помню, осенью 1974 года зазвонил телефон, и в ответ на моё «Слушаю» раздалось: «Привет, индеец! Узнаёшь? Можешь выйти? Я на проходной». Ясно, что это Борис Васильевич, но как он оказался в Ленинграде? Выхожу. Он стоит в гражданском костюме, без головного убора, со смущённой улыбкой: «Привет, индеец! Я на работу. Берёшь меня?» — «Беру, конечно, беру, Борис Васильевич. Хоть завтра». — «Нет, завтра не надо, дней через десять. Бумаги должны подойти в военкомат. Допуск и прочее. И потом, дай мне конкретную работу, чтобы я замыкался непосредственно на тебя, без посредников». — «Нет проблем, Борис Васильевич. Будете заниматься анализом практических торпедных стрельб на флотах и эксплуатации оружия на боевой службе». — «Годится.

Ну, пока, индеец. Договорились». Доложив по команде об обращении капитана 1-го ранга запаса Меринова, я заручился согласием начальства. В 1972–1974 годах наши пути неоднократно пересекались. Мне, служившему тогда в Минно-торпедном институте ВМФ, было поручено оказывать помощь личному составу подводных лодок в освоении комплексов телеуправления торпедами. К 1974 г. на флотилии было уже несколько подводных лодок с такими комплексами. Освоение шло тяжеловато. Было много случаев обрыва проводной линии связи, потери цели в процессе наведения и других неприятностей. Ожидаемого повышения эффективности в наведении торпед по сравнению с самонаведением не получалось. Меринов был крут и суров: «Комплекс совершенно не доработан, как и всё, что делает Управление Противолодочного Вооружения. А ваш институт замазывает все недостатки торпед и комплексов. Ну, назови мне хоть одну торпеду, у которой не было бы на этапе освоения крупных недостатков? Сплошные дефекты». Я, как мог, отрабатывал институтский хлеб, порой загонял и Меринова в угол, подчёркивая, что не так-то просто обеспечивать телеуправление при малых дистанциях обнаружения, высокой собственной шумности и пр. «А зачем тогда делали телеуправление? — не унимался Борис Васильевич, — ну, американцам можно себе позволить телеуправление. Мы шумим на весь океан, им в самый раз — стреляй, не ошибёшься. А нам зачем? Только стесняем командиров в послезалповом маневре». Я убеждал его и помощника Валентина Евгеньевича Григорьева, что телеуправление никого не стесняет. Есть возможность — управляй, нет — бросай всё и утекай: торпеда пойдёт по последнему пеленгу, и включится управление от системы самонаведения. Короче, таких бесед мы вели много и на разные темы. Ростом он был не велик, худенький. Совершенно седой. Любил решать кроссворды и перекинуться в шахматы. Сидя на стуле, он неизменно подкладывал под себя правую ногу. Говорил баском. В споре преображался. Когда аргументов казалось мало, вскакивал, начинал «боксировать», переводя в шуточный ближний бой: «Всех вас нужно вешать!»

Минно-торпедное начальство а Москве недолюбливало Меринова. Он без оглядки на авторитеты вскрывал недостатки в эксплуатации морского подводного оружия и часто направлял доклады непосредственно в Главный Штаб ВМФ, минуя МТУ флота и Управление Противолодочного Вооружения, подставляя его руководство под гнев Начальника Главного Штаба ВМФ. Объективность, правда, иногда подводила Бориса Васильевича, он практически всегда занимал сторону командиров подводных лодок при разборе неуспешных стрельб. Он-то знал, что все они индейцы, но это были его индейцы. Говорили, что как-то на совещании у Командующего флотилией, где рассматривался вопрос о готовности экипажей к выполнению боевого упражнения по отряду боевых кораблей, командиры бодро докладывали: «Готов! Готов! Готов!» И только один из командиров запросил дополнительный выход в море для тренировки. В заключение Командующий спросил флагминского минёра о готовности командиров. Ответ Бориса Васильевича поразил всех: «Товарищ адмирал! Все эти индейцы врут! Никто из них не готов!» Адмирал выразил своё неудовольствие. Однако через пару недель, проводя разбор учений, начал так: «Сначала доложат индейцы… В атаку сумел выйти только один командир, тот, который запросил и получил дополнительный выход в море». Неожиданно Борис Васильевич начал помогать командирам обосновывать свои действия в море…

Вспомнив всё, что слышал о Меринове, я поубавил радость. Лёгкого взаимодействия с Борисом Васильевичем не предвиделось…

Сборник «Анализ результатов практических стрельб, выполненных кораблями ВМФ в 1975 г» по объёму превосходил предыдущий раз в пять. Вместо двадцати листов, он составлял сто с лишком. Анализ выполнен с большим желанием, достаточно объективно, но и не без хохм. В анализе давались подробные рекомендации по степени наказания руководителей торпедных стрельб, неправильно организовавших поиск торпед, лишении премий директоров заводов и начальников цехов, если были отказы материальной части из за дефектов изготовления, наказании руководства УПВ ВМФ за принятие на вооружение недоработанных, по его мнению, образцов оружия, военных представителей на заводах, не проявивших принципиальности при приёмке оружия и т. д. «Борис Васильевич, вот Вы пишите, что за неудовлетворительную организацию торпедной стрельбы капитана 1-го ранга Сидорова, от руководства торпедными стрельбами отстранить. Придёт наш „Сборник… на флот аж почти через полгода после случившегося. Капитан 1-го ранга Сидоров за это время на другом соединении может оказаться. Это не холостой выстрел, просто цирк…“ — „Ну, а насчёт начальника торпедного отдела УПВ в Москве? — не унимался Борис Васильевич, — там их с места не выковыряешь, будет своевременно“. — „Ладно, продолжим потом“.

Сделав соответствующую правку, я сказал Борису Васильевичу: „Все эмоции я убрал. В печать отдадим потом, а пока мне нужна выборка по торпеде 53–65К. Будьте любезны, Борис Васильевич, сегодня сделайте“. На это Борис Васильевич неожиданно ответил: „Будет сделано. Указание дадено, время засекено. Сполню!“ Часа через два при рассмотрении материала по результатам стрельб торпедами 53–65К я поинтересовался о причинах перехода на народный говорок. Пока я читал, он рассказывал мне, что в молодости в 50-е годы на подводной лодке в составе его минно-торпедной боевой части была ещё и пушка. Торпедисты по совместительству были ещё и артиллеристами. И был у него в подчинении старший матрос Семелянец. Был он из крестьян с тремя классами образования, но исключительной добросовестности, как большинство крестьянских детей, приученных к труду с детства. Получил Семелянец очередное воинское звание „старшина 2-й статьи“ и новую должность — старшего комендора, и к нему в артиллерийский расчёт поступил молодой матрос из городских с девятью классами средней школы и большой „сачок“. Учил молодого матроса старшина 2-й статьи Семелянец тому, что умел и любил делать сам: чистить и смазывать пушку, проворачивать механизмы и т. д. Был он деловой — обязательно проверял выполнение задания, причём не только качество, но и временной норматив. Работа с пушкой на подводной лодке требует быстроты обслуживания. Так вот, отдавая приказание своему учёному подчинённому, старшина 2-й статьи Семелянец обязательно смотрел на часы — а иметь их в те времена было престижно — и заканчивал безапелляционно: „Указание дадено, время засекено! Сполняй!“, и вскоре все офицеры подводной лодки, а затем и всей бригады, включая штаб, отдавая приказания „нижележащим“ подчинённым, заканчивали крылатым выражением: „Указание дадено, время засекено! Сполняй!“ „Вот и вспомнил об этом сегодня“, — сказал Борис Васильевич и рассмеялся. Тогда у нас в отделе выражение не привилось. Но рассказ помнят. Когда я заканчивал чтение, Борис Васильевич снова вернулся к тем рекомендациям, которые я вычеркнул из его анализа. Но был уже не очень настойчив. Чувствовалось, что Борис Васильевич на чём-то меня хочет „уесть“, чтобы свести всё к ничьей. „Вот смотри“, — говорил он мне, — в ходе боевой подготовки основные потери даёт торпеда 53–65К. Надо снимать с должностей всех и тебя в том числе. Но мне тебя жаль, и от тебя мало, что зависит, вот я и пишу — снять начальника торпедного отдела УПВ. И немедленно». — «Борис Васильевич, вы же знаете, приняты крутые меры. Положение исправлено. Это всё вчера. Не волнуйтесь. Вы же сами в курсе дела». Вдруг совершенно неожиданно он задаёт мне вопрос: «А какой коэффициент усиления был в аппаратуре самонаведения торпеды САЭТ–50?» Я не сразу сообразил, что к чему. Торпеда давно снята с вооружения. Может быть, кто-нибудь выстрелил одну штуку? «Я не помню величину коэффициента, но мы его подсчитаем. Там защитный уровень был, мне помнится, в 1 микровольт.