Георгий Бабат - Магнетрон

В свое время он еще вспомнит эти слова и повторит их. Но сейчас они прозвучали для него сухим поучением, обидной попыткой утешения.

И в нем укрепилось теперь то чувство снисхождения и жалости к матери, которое возникает у взрослого к ребенку, а также у молодых людей к тем, кого они считают старыми или устаревшими.

«Начало занятий после каникул всегда трудно для педагога, — думала мать. — Ребят, привыкших за лето к независимой, отдельной от школы жизни, надо снова завоевывать, снова знакомиться с ними. Каждый раз они приходят в школу с другими, более широкими и разносторонними интересами…»

Но у матери не было сейчас сил, для того чтобы вновь завоевать своего сына.

На его вопрос о том, что сказал Петров, она ответила:

— Что ты очень похож на меня.

— Он и мне это говорил, но как же это может быть? Ведь ты… — Володя улыбнулся, — ты у нас… ты, мама, очень красивая…

Лариса Евгеньевна тоже улыбнулась:

— Да, Володя, при всей моей любви к тебе я не могу сказать, что ты красавец.

Она подвинула цветочный горшок немного вправо, передвинула его снова влево:

— Это, Володя, очень выносливое растение. Если вспомнишь о нем хоть раз в две недели, этого будет довольно.

Веснин взглянул на кактус, поднял горшочек и снова поставил его на подоконник.

Он все еще смотрел на кактус, когда у Ларисы Евгеньевны созрело решение, которому она оставалась с этой минуты верна. Она твердо решила скрыть от сына истину и скрывать ее до конца. Пусть он будет свободен от лишних забот. Когда он узнает, все будет уже кончено, ему придется принять свершившееся, как должное. Работа излечит его от сожалений.

Возможно, решение, которое она приняла, было жестоко. Но оно, как ей казалось, было единственным разумным при сложившихся обстоятельствах.

Теперь она заторопилась домой, в Киев.

Словно оправдываясь в этой своей поспешности, Лариса Евгеньевна говорила сыну:

— Я нужна Верочке. Она не умеет поставить себя в границы, отделить себя от своих учеников. Ученики, конечно, должны быть уверены в том, что учитель их лучший товарищ, но учитель не должен забывать того, что он прежде всего воспитатель. Ставить себя на равную ногу с детьми, как это делает Вера, нельзя. Она считает, что мои взгляды устарели, потому что еще не научилась во время урока слышать не только детей, но и самое себя.

Веснин слушал эти рассуждения с интересом. Перед ним раскрывался мир новых для него понятий и отношений. Он до сих пор не думал о специфике работы своей матери. Она обычно дома не говорила о своих делах в школе.

— Вера, — продолжала мать, — еще не усвоила того, что учитель, подобно актеру, всегда на виду. Каждый жест, взгляд, интонация педагога учитываются и получают беспощадную оценку. Дети не знают снисхождения. А Вера способна прийти в класс, не посмотревшись предварительно в зеркало. Любимым учителям подражают, а если дети будут подражать ее манере вздергивать головой и откидывать этим жестом волосы со лба…

Володя живо представил себе Веру с ее резкими, мальчишескими манерами и рассмеялся…

И вот наступил день отъезда.

Мать шла по перрону, всматриваясь в номера вагонов. Сын шел за ней с чемоданом. Он старался приноровить свой шаг к ее походке.

Мать обернулась:

— Вот мой вагон.

Лариса Евгеньевна чувствовала, что силы покидают ее.

Расставаясь с матерью, Веснин не знал, что видит ее в последний раз.

— Мама, а Толя Сидоренко так и не объявился?

— Он прислал нам полгода назад письмо. Спрашивал о тебе, обещал непременно побывать в Киеве. Писал, что окончил авиационную школу и работает в исследовательском институте. А вот адрес свой сообщить позабыл…

Поезд тронулся…

Вернувшись с вокзала домой, Веснин занялся своими бумагами. Это были те самые записки, о которых Рогов говорил, что они не хуже научных обзоров, публикуемых в сборниках Академии наук. Веснину стыдно было смотреть сейчас на эти хваленые записки, даже свой собственный, такой чистенький и разборчивый почерк казался ему сейчас почерком идиота.

«Если бы вместо всей этой ненужной писанины я занялся бы тогда изучением статей Горбачева, — говорил себе Веснин, — то, возможно, я не ухлопал бы столько средств, не потерял бы столько времени на выполнение никому не нужного прибора».

Он встал и зашагал по комнате. На знаменитом царском кресле лежала газета и моток шпагата. Подняв газету, Веснин увидел комплект журнала Юный натуралист. Этот журнал, по словам матери, был необходим ей для работы в школе. Живя здесь, мать разыскивала по книжным магазинам отдельные номера, чтобы составить полный комплект. Веснин завернул журнал в приготовленную матерью для этой цели газету, перевязал сверток шпагатом и забросил на шкаф. Он хотел отправить туда же и книгу Хладного, которую все еще не удосужился перелистать. Веснин взял изданный почти полтора столетия назад томик в залоснившемся кожаном переплете, раскрыл его наугад и прочел:

Довольно поздно, именно только на 19-м году, я начал несколько учиться игре на фортепиано и потом читал различные сочинения о музыкальном искусстве, причем я нашел, что физико-математические обоснования его были обработаны гораздо недостаточнее, чем другие отрасли естествознания, поэтому я думал, что здесь всего более можно сделать открытий.

— «Довольно поздно — на девятнадцатом году»! — повторил Веснин. — А мне уже двадцать два… Я должен немедленно позвонить Мочалову, — решил он. — Надо сейчас же что-то предпринять.

Когда из коммутатора ГЭРИ ответили «Готово», Веснин с волнением ожидал услышать знакомый женский голос, сообщающий, что «Александр Васильевич занят», и он вздрогнул от неожиданности, когда ему ответили басом:

— Академика Мочалова?.. Кто спрашивает?.. Инженер Веснин?.. С завода, из лаборатории? Запишем: инженер Веснин Владимир Сергеевич. Когда здесь будет Александр Васильевич Мочалов?.. Нам еще ничего не известно. Всего наилучшего, Владимир Сергеевич.

Разговор показался Веснину несколько странным:

«Возможно, трубку брал человек случайный, не имеющий прямого отношения к институту».

Несколько дней спустя Веснин отважился позвонить еще раз.

Когда он назвал себя, чей-то приглушенный ладонью голос торопливо ответил:

— Веснин?! Какое счастье, что я поднял трубку! Я здесь в секретариате дирекции случайно. Говорит инженер Оленин. Непременно зайдите к Александру Васильевичу домой… Да-да, домой. Он очень хотел вас видеть. Пожалуйста, очень прошу вас, не откладывайте… Когда он будет в институте? Неизвестно. Простите, я должен положить трубку.