Георгий Бабат - Магнетрон

Мочалов потер ладонью подбородок и досадливо поморщился:

— Владимир Сергеевич, запомните раз и навсегда: тот, кто занимается проблемой, подобной магнетрону, должен привыкать к другим масштабам… к иным расчетам…

Он откинулся на спинку кресла и, сдвинув брови, прикусив губу, сидел неподвижно.

— Нет, нет, не то, — продолжал он, положив ладонь на грудь. — Масштаб — это не совсем то, что я хотел сказать. В данном случае у нас с вами иные, чем были до сих пор, исходные точки, другие отправные пункты, а также новые для слаботочной техники цели. И методы расчета должны быть новыми, не теми, какими вы привыкли пользоваться всегда. Ваш завод строит лампы для радиоприемников, рентгеновские трубки для больниц госпиталей, исследовательских лабораторий. У вас на заводе созданы лампы-солнце… Это все техника, направленная на мирные цели. Даже те тиратроны, которые управляют орудиями на боевых кораблях, — они ведь первоначально разрабатывались для иных, для сугубо мирных применений. Но импульсный магнетрон сантиметровых волн — это военная техника. Это оружие!

Мочалов прерывисто вздохнул, замолчал и опять положил ладонь на грудь, словно сдерживая биение сердца.

— Вы устали, не надо… вам нельзя говорить! — взмолился Веснин.

— Не перебивайте меня, — прошептал Александр Васильевич. — То, что я вам говорю сейчас, я обязан был бы сказать гораздо большему числу людей, но проклятая болезнь… И такое стечение независящих обстоятельств…

Веснин знал, что самые первые работы по производству ламп для радиосвязи Мочалов вел в очень плохих условиях. Не имея до революции помещения для лаборатории, Александр Васильевич держал ртутно-поршневой насос в той же комнате, где жил. В этот несовершенный насос требовалось непрерывно подливать ртуть. И Мочалов не прекращал работы с разлитой ртутью даже ночью, чтобы не останавливать процесса очень длительной откачки. Эти ночные недосыпания и постоянная, в течение длительного времени, работа со ртутью сильно разрушили здоровье ученого.

Александр Васильевич несколько минут отдыхал, потом глотнул воды, которую ему подал Веснин.

— Запомните, — начал он: — к импульсному магнетрону надо подходить с другими мерами, с иными установками, чем к приборам, с которыми до сих пор работали в электротехнике. В магнетроне допустимы нагрузки, которые показались бы чудовищными в других лампах. Вы вправе давать неслыханные плотности тока, небывалые напряженности электрического поля. Нынче десять тысяч вольт — это кажется пределом для огромных генераторных ламп. А я предвижу, что в маленьком магнетроне будут применены в несколько раз большие напряжения… Я помню ту борьбу за высокие напряжения, которую вели в прошлом веке пионеры электротехники. Когда Михаил Осипович Доливо-Добровольский построил свою первую в мире знаменитую трехфазную линию передачи на сто пятьдесят семь километров, он применил напряжение в двадцать пять тысяч вольт. Тогда это казалось пределом для сильноточной техники. Магнетрон — это то, что принято называть «слаботочная техника». Но я твердо уверен, что в этом так называемом «слаботочном приборе» будут применены более высокие напряжения, нежели в линии передачи Доливо-Добровольского.

Мочалов замолчал. Он дышал учащенно, задыхаясь.

Веснин встал и рванулся было к двери, но Мочалов сказал:

— Нет, нет… не надо никого беспокоить.

Тогда Веснин подбежал к окну и широко распахнул его.

— Благодарю вас, — улыбнулся Мочалов. — Это как раз то, что надо было сделать. Я мог бы выкурить папиросу с астматолом, но там, — он кивнул в сторону двери, — почувствуют запах и выгонят вас вон.

Дверь, которой так боялся Александр Васильевич, отворилась, и строгая красивая дама спросила:

— Почему открыто окно?

Веснин хотел сказать, что Александру Васильевичу было очень плохо, но Мочалов опередил его.

— Владимир Сергеевич, — сказал он, — говорит, что сегодня на улице чудесно. А я ведь уже неделю не выхожу.

— Тогда следует одеться.

И она подала Мочалову плед.

Александр Васильевич покорно дал себя укутать.

— Надо поменьше говорить, — сказала она, уходя.

— Александр Васильевич, может быть, я зайду в другой раз…

— Когда я выздоровею, то у меня не станет времени для разговора с вами. А в интересах дела нам надо еще о многом договориться. Мы остановились на том, что цель, назначение предмета совершенно меняют исходные точки при оценке производственных и прочих затрат… Когда я начал продумывать конструкции многокамерных магнетронов, я должен был переучиваться наново. Я должен был забыть, вытеснить из памяти все те нормы, которые я много лет устанавливал для обычных генераторных ламп…

Веснин знал, что мощная генераторная лампа с водяным охлаждением анода, сконструированная Мочаловым в 1923 году, до сих пор служила образцом для конструкторов. И вот теперь сам же Мочалов говорит, что эти нормы надо вытеснить из памяти.

— Мне думается, — продолжал Александр Васильевич, — что тот, кто идет вперед, неизбежно противоречит себе и даже разрушает свой труд, в то же время продолжая его. И только из такой последовательно разрушаемой работы и создается прогресс. Не бойтесь уходить от того, что вы сделали, каким бы хорошим оно вам ни казалось.

— Что уж тут хорошего, — попытался усмехнуться Веснин. — После того как я побывал на ионосферной станции…

— После того как вы там побывали, — перебил Мочалов, — я полагаю, у вас появилось стремление попытаться сделать импульсный прибор на сантиметровых волнах.

Веснин низко опустил голову:

— Пока я даже отдаленного представления не имею, как к этому делу приступить…

Мочалов взял с подлокотника кресла тетрадь в синем переплете и положил ее на стол перед собой:

— У меня намечен ряд конкретных решений. Я хотел вас видеть для того, чтобы ввести в курс всего, что я уже успел сделать по многорезонаторным импульсным магнетронам. Это вам облегчит работу. И в дальнейшем мы с вами будем трудиться в тесном контакте, чтобы один не повторял напрасно работу другого. Этой тетрадью можете пользоваться совершенно свободно. Отдельные страницы я показывал Ронину, кое-чем делился с Горбачевым… Любой из этих людей всегда окажет вам содействие, если…

Глядя на серое с синеватыми губами лицо своего собеседника, Веснин ни за что не хотел принять этого «если», хотя смысл недосказанной фразы был ему до ужаса ясен.

Мочалов раскрыл тетрадь:

— Я обычно веду записи своих работ по темам. Календарного дневника я не веду. Здесь у меня собрано все, что относится к магнетронам. Скажу вам откровенно, тут есть мысли, которыми я еще ни с кем не успел поделиться…