Георгий Бабат - Магнетрон

Веснин весь подался вперед.

Перелистывая тетрадь, Мочалов останавливался на отдельных чертежах, формулах, глубоко задумываясь. Иногда он писал несколько слов тут же, на полях тетради.

Казалось, он совсем забыл о присутствии Веснина.

Страницы этой тетради в синем переплете были разделены жирной горизонтальной чертой на две части. Вверху — фигуры, схемы, наброски. Внизу — пояснительный текст и формулы.

Чем дольше смотрел Веснин на эти страницы, тем все более утверждался в мысли, что будто у настоящего великого человека непременно должен быть именно такой своеобразный почерк с наклоном вправо, с круглыми, почти печатными буквами.

Все чертежи, эскизы, наброски были выполнены четко, красиво. Кое-где даже была сделана растушевка с той свободой, как это видел Веснин на литографиях из технических сочинений Леонардо да Винчи.

На одной из страниц Веснин увидел чертеж, поразительно схожий с его собственным анодом, в котором резонаторы были выполнены по типу щель-отверстие. Под чертежом стояла дата: июль 1931 года .

— Александр Васильевич, почему тогда, на совещании, вы не сказали, что сами уже давно думали над этой проблемой, что у вас уже это было решено? — невольно вырвалось у Веснина.

— Я всегда стараюсь придерживаться правила не говорить «я думал». Вы, Владимир Сергеевич, построили прибор, вы хорошо теперь знаете, как велика разница между замыслами, расчетами и тем, что уже воплощено. На меня, — Мочалов улыбнулся, — аргумент «я думал», применяемый для доказательства в споре, право, производит всегда удручающее впечатление. Мне кажется, что этот аргумент не убеждает, а скорее обижает собеседника… Тем более, — продолжал Мочалов, — что над проблемой магнетрона думал не я один. Независимо от нас с вами работали и продолжают вести работу много людей. В частности, очень много сделал тот самый Ронин, которым меня попрекал тогда у вас на совещании Геннадий Львович Рокотов.

— Но, к сожалению, сейчас работа над магнетроном Ронину в тягость. Будет очень обидно, если он все-таки уйдет с завода, — сказал Веснин.

— Ронин работает на заводе? — оживился Мочалов. — И, скажите, он перевешивает свой табельный номер?

— В том-то и дело, что нет. Табельщица его просто изводит.

— Или он табельщицу.

— Откуда вы, Александр Васильевич; так хорошо знаете Ронина?

— Я очень люблю и уважаю Арнольда Исидоровича, — улыбнулся Мочалов, — но, увы, сработаться мы не смогли. Ронин пришел однажды ко мне в институт со своим проектом магнетрона. Если вы знаете Арнольда Исидоровича, если когда-либо беседовали с ним, то можете понять, как я был рад его приходу. И эта моя радость была эгоистической. Его искания совпадали с моими замыслами разработать конструкцию генератора сантиметровых волн. Мы договорились с ним легко и быстро. Он не требовал ничего, а отдать готов был решительно всего себя целиком без остатка. Условились, что у нас в институте он будет работать над практическим осуществлением своего предложения. Я не поскупился на оборудование. Устроил Ронина в своей личной лаборатории, выделил лучших монтеров и механиков института, прикрепил к нему одного из симпатичнейших наших сотрудников, молодого и очень способного инженера Олега Леонидовича Оленина, — вы его видели у нас в институте. Но когда наконец все громоздкое и дорогостоящее оборудование было смонтировано, Ронин заскучал. Он уверял меня, что теперь Оленин и один справится, что основное — это общая идея, общее направление, а остальное можно ведь просто вообразить… Оказалось, что Арнольд Исидорович увлечен новой идеей. Ему было неинтересно заниматься магнетроном, потому что он горел желанием построить резонансный линейный ускоритель заряженных частиц. Он пришел ко мне с томиком Джека Лондона. Ронина взволновал рассказ об островитянах Тихого океана, которые скользят на вздыбленных волнах морского прибоя. Он прочел мне вслух отрывок о том, как подобный древнему богу туземец с венком на голове опускал доску на гребень волны и сам, стоя на этой доске, скатывался с водяной горы, а волна все бежала вперед и несла его все скорей, скорей… «Мы построим волновод, — сказал Ронин, — и пустим в нем короткую электромагнитную волну. А эта волна понесет на своих скатах порции заряженных частиц — электронов, все ускоряя и ускоряя их. Как в ложечке она их понесет».

— Но это, мне кажется, действительно стоящее предложение! — воскликнул Веснин. — И просто как!

— Я так ему и сказал, что предложение очень интересное. Но ведь ускорители применяются для исследования атомного ядра, а это не наша тематика. Отвлекаться на постройку ускорителя от основной нашей плановой работы мы, конечно, не можем. И я посоветовал Арнольду Исидоровичу сделать доклад о своем ускорителе в Физико-техническом институте, у Абрама Федоровича Иоффе. Там эта идея многих умилила. Ронина похвалили, и он как будто успокоился. Но вскоре он опять явился ко мне еще с одним новым предложением. Он задумал окислять азот для производства азотной кислоты в высокочастотном безэлектродном разряде.

— Но ведь и это тоже неглупое предложение.

— Да, конечно, но через неделю он опять уже занимался электронным ускорителем, совершенно новым, на этот раз вихревым. И это тоже было очень остроумно, и здесь видна была глубокая мысль… Но я уже не мог так горячо приветствовать рождение этой, четвертой по счету, идеи. Однако, чтобы не обескураживать Ронина, я дал ему возможность сделать еще одно сообщение об ускорителях в том же Физико-техническом институте. После этого доклада там уже попытались переманить Ронина из ГЭРИ. Но когда Арнольд Исидорович пришел ко мне с замыслами новых счетно-решающих механизмов, я немного погорячился. Монтеры и механики в лаборатории. были все время на простое. Он не загружал их работой. Оборудование не использовалось. Я обратил на это его внимание. И, представьте, он ничуть не обиделся. Наоборот, получилось так, что он счел обиженным меня. Он даже попытался загладить свои проступки. «Знаете, — говорит, — Александр Васильевич, зачем же расходовать на меня столько средств! Мне ведь все эти люди совсем не нужны. Вы не обижайтесь, но, право, они у меня ведь только место занимают в лаборатории, — так же как и ваши станки. Ведь все, что было предложено построить, уже есть у меня в голове. И вообще, за что мне самому идет зарплата, я не понимаю. Ведь я работаю не потому, что служу в вашем институте, а для наслаждения. Я ведь и так, не состоя у вас в штате, всегда с радостью поделюсь с вами всем, что могло бы вас интересовать. Но командовать людьми, механиками, монтерами — уж от этого вы меня увольте». И пришлось уволить! Ну что с ним поделаешь!

Веснин мысленно бранил себя за то, что заставляет Александра Васильевича так много говорить, но ему казалось, что такой общий разговор меньше утомляет больного, чем деловая беседа, требующая напряжения. Он понимал, что лучше всего было бы просто сослаться на работу и уйти. Но сделать это ему очень не хотелось, и он легко убедил себя, что такой поступок был бы невежливым. Видя, что маленькая новелла о Ронине доставила самому рассказчику большое удовольствие, Веснин опять заговорил о том же, чтобы немного развлечь Александра Васильевича, увести от мыслей о магнетроне, которые слишком волновали его.