Георгий Бабат - Магнетрон

На командном пульте подстанции остался один дежурный монтер.

Мухартов размотал стальной трос. Веснин присоединил один конец троса к рельсу. К другому концу троса Илья Федорович тщательно привязал увесистый камень. Потом он взвесил камень на руке.

— Эх, где вы, мои годы, годы молодые! — вздохнул он. — Боюсь, что этот камешек мне не удастся забросить. Может, вы хотите, Михаил Васильевич? — обратился он к Садокову.

— Нет, нет, я не смогу! — ответил Садоков. — Признаться, я здорово поволновался.

Муравейский молчал.

— Остается мне, как зачинщику этих токоограничивающих сопротивлений, — сказал Веснин. — С меня и спрос.

Он взял из рук Мухартова камень, отступил на шаг назад, пригнулся и ловко, по-мальчишечьи швырнул. Заземленный стальной трос лег поверх контактного провода. Блеснула слабая голубая искра, и послышался негромкий треск.

Из окна подстанции выглянул монтер.

— Автомат сработал, колбы отключились, — произнес он.

Веснин стащил трос с контактного провода.

— Включайте подстанцию! — скомандовал Мухартов.

Монтер отошел от окна в глубь помещения.

Садоков сел на рельс и обхватил колени руками.

— Все в порядке, включилось нормально! — послышался крик дежурного.

Веснин шагнул к Садокову и крепко пожал его руку:

— Вот теперь вас можно поздравить, Михаил Васильевич! Защита проверена, колбы выдержали, подстанция в порядке.

Садоков встал, вытер лицо, подошел к Мухартову и расцеловал его в обе щеки.

В поезде Муравейский начал составлять отчет о поездке на станцию Медь. Набросав несколько страниц, Михаил Григорьевич обратился к Веснину:

— Старик Мухартов сладко спит. А ведь он поставил меня в тяжелое положение. По правилам техники безопасности, монтер не имеет права работать под высоким напряжением. Мухартов вообще не должен был лезть на шины. Случись там что с ним, мы с вами несли бы уголовную ответственность. Другое дело инженер — человек с высшим образованием… Скажем, если бы вы полезли, то никому за вас не пришлось бы отвечать. Инженер имеет право выполнять такую работу.

— Действительно, — смутился Веснин, — я этого тогда сразу не сообразил. Конечно, я должен был исправить разъединители, а не Илья Федорович. Да, его ни в коем случае нельзя было допускать…

Когда полгода назад Веснин вернулся в Ленинград из Севастополя, ему до того не терпелось хоть с кем-нибудь поделиться мыслями о всевидящих лучах, что он прямо с вокзала, не заходя домой, поспешил на завод, хотя рабочий день уже подходил к концу.

Его мысли были смутны тогда, понятия расплывчаты. Ему необходимо было говорить о лучах, чтобы самому себе уяснить суть поставленной задачи.

Иные чувства владели им сейчас. Он возвращался с четкой идеей проекта нового, совершенного генератора. За обратную дорогу со станции Медь, к моменту прихода поезда в Ленинград, у Веснина был продуман до мельчайших деталей проект мощного импульсного магнетрона. Веснин стремился как можно скорее попасть к себе домой, сесть за свой письменный стол, чертить, записывать, оформлять расчеты…

Во время монтажа цеха цельнометаллических ламп у Веснина накопилось много часов переработки. За переработку полагались отгульные дни. Он до сих пор не думал об этом, ему не нужны были эти дни. Наоборот, ему не хватало времени для лабораторных опытов с генератором. Но сейчас Веснин с радостью вспомнил об этих выходных, которые он мог использовать для работы над своим новым проектом. Ему не терпелось посмотреть, как все это будет выглядеть в строгом инженерном чертеже, со всеми точными техническими расчетами.

Простившись со своими спутниками, Веснин тут же, на вокзале, позвонил по телефону-автомату на завод, начальнику лаборатории Дымову. Аркадий Васильевич не возражал, чтобы Веснин не выходил на работу до следующей шестидневки, до четверга.

Веснин тут же хотел позвонить Мочалову. Несомненно, Александр Васильевич предложит много новых идей; возможно, его слова коренным образом повлияют на оформление инженерного проекта… Но Веснин вспомнил выражение лица Мочалова, с каким он произносил слова: «Я думаю, я предполагаю», и не посмел звонить. Ведь до тех пор, пока все не подтверждено расчетом, пока нет точного чертежа со всеми размерами, Веснин мог говорить только о своих предположениях.

Он решил, что принесет Мочалову готовый проект. Возможно, что Мочалов этот проект забракует. Но прийти с проектом, сделанным самостоятельно, достойнее, чем снова являться только с неопределенными, неоформленными предложениями.

С каким снисходительным равнодушием отнесся тогда, при первом знакомстве, в Тресте слабых токов, великий ученый к жалкому чертежу на обороте скорбного листка ! Воспоминание о своих тогдашних убогих рассуждениях жгло Веснина до сих пор.

Теперь молодому инженеру хотелось доказать, что он уже не тот наивный, неграмотный конструктор, каким он был, когда еще только начинал заниматься сантиметровыми волнами. Веснину хотелось удивить Мочалова законченной, совершенно самостоятельной работой. Да, он придет к Александру Васильевичу теперь не для обсуждения еще одной неясной, технически не оформленной мечты, а с проектом, доработанным до мельчайших деталей, с проектом, оформленным по всем правилам.

На лестничной площадке третьего этажа, перед дверью квартиры, в которой жил Веснин, стояла небольшая скамья. Она была поставлена недавно, по ходатайству жильцов верхних этажей, чтобы старики и дети, взбираясь по лестнице, могли отдохнуть. Почти всегда на этой скамейке сидел, болтая ногами, кто-нибудь из младшего поколения жильцов не потому, что они нуждались в отдыхе, а оттого, что им очень нравился самый процесс отдыха.

Увидев Веснина, один из этих мнимо отдыхающих крикнул:

— Дяденька «Достань воробушка» приехал!

И сам, первый испугавшись своей дерзости, кинулся наверх.

Веснин поставил чемодан на опустевшую скамью, вынул из кармана ключ и отпер дверь.

В передней было тихо и темно. Веснин повернул выключатель. При свете двадцатипятиваттной лампочки Веснин увидел, что вешалки были пусты, подзеркальник казался бархатным от пыли, над зеркалом висела паутина. В кухне на плите валялись пустая опрокинутая кастрюлька да сломанный, тоже пустой, коробок из-под спичек.

Веснин сам не знал, почему медлит, отчего не идет сразу к себе в комнату. Уныние овладело им от вида этой неубранной кухни, от передней, в которой не висело ни одного пальто.

Но в комнате он сразу повеселел. Окно выходило на юго-восток, и потому в этот час здесь было очень светло и от солнечных бликов даже уютно. Мексиканский кактус «опунция», который оставила ему мать, зацвел крупными, яркими цветами. Это было тем удивительней, что земля в горшке была совершенно суха. Кактус чувствовал себя превосходно без поливки.