Стивен Котлер - Мир завтра. Как технологии изменят жизнь каждого из нас

Уильям Добелл любит разные истории из жизни братьев Райт. Например, о том, как их первый самолет не имел рулевого управления и мог двигаться только вверх, вниз и прямо вперед. Хотя на борту современных самолетов вы не увидите их имен – только Boeing или Airbus, – каждый понимает, что эти авиастроительные компании являются лишь преемниками наследия, оставленного братьями Райт, так же как каждый понимает, что своим правом голосовать он обязан Томасу Джефферсону. Из всех историй о жизни братьев Райт Добелл больше всего любит эпизод, связанный с лейтенантом Томом Селфриджем.

У братьев Райт не хватало денег. Они построили самолет, но для дальнейших экспериментов им не хватало средств. Присутствовавший на одной из демонстраций самолета лейтенант американской армии Том Селфридж попросил взять его в полет. Орвилл Райт усадил его в пассажирское кресло. Они взлетели… и рухнули. Самолет разбился, Орвилл угодил в больницу, где провалялся несколько месяцев, а Селфридж погиб. Но это не помешало братьям заключить контракт на создание самолета для армии.

Для доктора Добелла эта история как талисман. Мораль этой истории: чем больше риск, тем выше награда, – вдохновляла его на протяжении тридцати с лишним лет работы над проблемой искусственного зрения, которую он начал в 1968 году, поставив перед собой цель вернуть зрение слепым. Эта история поддерживала его и в 1970-е годы, когда он лег под нож хирурга и отдал на растерзание свой собственный глаз, чтобы проверить перспективность ретинального имплантанта. В ней же он черпал моральную поддержку, когда досконально проштудировал все поле исследований зрительной коры головного мозга и понял, что единственный путь к успешному созданию зрительных нейропротезов лежит через вживление имплантантов в человеческий мозг. Она же была его опорой два года назад, когда он решил отправлять пациентов на операцию в Лиссабон, ибо шансы, что американское правительство в лице Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США когда-нибудь даст разрешение на подобные эксперименты над людьми, были очень невелики. Впрочем, один эксперимент он все же успел провести. В 1978 году, незадолго до того, как Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США была принята серия поправок о запрете тестирования зрительных нейропротезов на человеке, Добелл вживил опытный образец в мозг жизнерадостного толстопузого слепого ирландца из Бруклина по имени Джерри.

«Я хотел, – говорит Джерри, объясняя свое участие в эксперименте, – чтобы мои внуки, встретив слепого человека с мозговым имплантантом, имели возможность сказать ему: “Позвольте рассказать вам о нашем дедушке!”». Много лет прибор, внедренный в голову Джерри, лежал там бесполезным грузом. В то время Добелла больше всего волновали потенциальные проблемы инфекции и биосовместимости. Когда ни с тем, ни с другим проблем не возникло, исследования двинулись дальше. За несколько лет было выполнено картирование зрительного поля Джерри, но его имплантант так и не смог обеспечить должную «функциональную подвижность».

Под этим термином понимается способность переходить улицу, ездить в метро, ориентироваться внутри зданий без помощи трости и собаки-поводыря. На протяжении последних сорока лет именно достижение такой функциональной подвижности слепых было целью исследований в области искусственного зрения. Однако с Джерри этой цели добиться не удалось; он так и застрял на полпути между зрячестью и слепотой.

Когда Джерри подключают к видеокамере, он распознает только оттенки серого в ограниченном поле зрения. И зрение у него очень «медленное». Чтобы это понять, сравните зрение с кино. Нормальная частота кадров в кино – 24 в секунду, но Джерри все видел как будто в замедленной (раз в пять) съемке. Как объяснил мне Добелл, это примерно как рассматривать снимки в неспешно перелистываемом фотоальбоме через отверстия, пробитые дыроколом в открытке.

У пациента Альфа, в отличие от Джерри, оборудования уже полный комплект – «искусственная система зрения для слепых от Института Добелла». Поскольку система еще не запатентована, доктор уклончив в ответах на технические вопросы. Он не спешит отвечать, сколько электродов у пациента в голове, но, по моим прикидкам, их там около сотни. Есть и другие изменения. Если у Джерри один имплантант, у пациента Альфа их два – по обе стороны головы. Материалы использованы новейшие, а обработчик сигналов и блок питания портативные. Но главное отличие новой системы от Джерри начал хоть что-то различать, а пациент Альфа был прооперирован всего месяц назад.

Уильям Добелл родился в 1941 году в Питтсфилде, штат Массачусетс, в семье хирурга-ортопеда. Спросите Уильяма, как получилось, что он занимается этим делом, и тот ответит: «Я всю жизнь занимался изготовлением искусственных органов; я жил в окружении протезов столько, сколько себя помню. Я сын своего отца: в восемь лет я занимался серьезными исследованиями».

Звучит абсурдным хвастовством, но наведите справки, и вы узнаете, что свой первый патент – на усовершенствованный искусственный тазобедренный сустав – он получил в 13 лет. В четырнадцать лет Уильям поступил в колледж и уже к восемнадцати всерьез занялся проблемой искусственного зрения. Тогда же ему пришлось бросить университет, чтобы заняться самостоятельными исследованиями в области физиологии зрения и одновременно подрабатывать механиком в мастерской Porsche.

В 1960 году Уильям Добелл снова сел за парту и окончил магистратуру по специальности «биофизика» в Университете Джонса Хопкинса, а затем защитил докторскую диссертацию по физиологии в Университете Юты, после чего получил должность заведующего отделением искусственных органов в Медицинском центре Колумбийского университета. В 1984 году у него появилась собственная лаборатория.

Лаборатория Добелла расположена в Хоппоге, почти в самом центре Лонг-Айленда, где находится крупнейший индустриальный парк Америки. Офисы многочисленных высокотехнологических компаний (Aerostar, Gemini, Forest Labs, Nextech, Bystronic) располагаются в угрюмых приземистых зданиях-пакгаузах, украшенных разве что подстриженными газонами и кое-где маркизами. «У нас маркизы нет», – отмечает Добелл, гордящийся своим аскетизмом.

Зайдя внутрь, вы обнаружите там такие тонкие ковровые покрытия, что по ощущениям они не отличаются от цементного пола. Мебель в офисах – из шпона – выглядит совершенно безликой; возникает ощущение, будто она куплена на распродаже. За офисами располагается мастерская, которая и обеспечивает предприятие Добелла средствами к существованию.