Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

А приятель мой Липотин ведь предложил свои услуги, да только я тогда не понял. Он же сказал, что является потомком «царского магистра». То есть назвал себя, хоть и не прямо, Маски. Ладно, пока что поверю, он — Маски.

А мой погибший в море друг Гэртнер? О нем спрошу зеленое зеркало, подарок Липотина, стоящий на моем столе, и думаю, Теодор Гэртнер улыбнется там, в зеркале, возьмет сигару, усядется нога на ногу и скажет: «Что ж ты, старина Джон, не хочешь со мной знаться? С верным Гарднером, твоим лаборантом? Предостерегавшим тебя? Увы, предостерегавшим напрасно… Но теперь-то, думаю, ты не отвернешься от меня и советами моими не станешь пренебрегать?»

Недостает только Эдварда Келли, шарлатана с отрубленными ушами, искусителя, медиума {97} , типа, в нашем столетии породившего тысячи себе подобных, масса которых растет неудержимо как злокачественная опухоль, несмотря на абсолютную свою безликость. Медиум! Провожатый в потустороннее царство Черной Исаиды!

Очень интересно, когда же Келли, нынешний Келли, объявится в моей жизни, когда окажет мне такую честь? Скорей бы, мне не терпится сорвать с него маску, под которой он скрывается в наши дни. Эдвард, имей в виду, я готов к любым неожиданностям, хочешь — прикинься духом на каком-нибудь сборище спиритов, а то хоть сегодня где-нибудь на улице предстань в обличье народного пророка, бездомного бродяги.

Вот только Елизавета…

Не скрою, дрожь пронизывает меня и нет сил описать мои жалкие попытки что-либо осмыслить.

От тревоги и смятения мутнеет взгляд. Странно: как ни стараюсь рассуждать здраво, стоит лишь подумать о Елизавете, мысленно произнести ее имя, голова идет кругом…

Вот так я раздумывал, то преисполняясь решимости, то снова начиная сомневаться, и вдруг опомнился, резко вздрогнув от внезапного шума, — в прихожей шел спор или перебранка, возбужденные голоса звучали все громче и приближались к моей двери.

И тут я их узнал, два взволнованных, пререкающихся голоса: краткие, повелительные реплики, словно резкие удары чем-то заостренным, твердым, принадлежали княжне Хотокалюнгиной, ей мягко, однако непреклонно возражала моя новая домоправительница — она добросовестно отнеслась к поручению не пускать непрошеных гостей.

Княжна здесь! Я вскочил. Княжна, недавно через Липотина передавшая, что ждет моего ответного визита! Ах, да никакая не княжна и не Асия Хотокалюнгина! Кошмарная богиня, в чью честь в Шотландии устраивались жуткие кровавые ритуалы, мой заклятый враг, и она же — леди Сисси, явившаяся к Джону Роджеру, темное божество ущербной луны! {98} Опять пришла по мою душу!

Дикая, будоражащая нервы радость вспыхнула во мне ярким пламенем: добро пожаловать! Тебя, призрак в женском обличье, ждет позорное поражение. Я в самом подходящем настроении, я готов к встрече!

Мигом подскочив к двери, я настежь распахнул ее и воскликнул, разыгрывая эдакое снисходительное недовольство:

— Постойте, фрау Фромм! Позвольте даме войти! Я вас прошу! Прежнее распоряжение я отменяю и с удовольствием приму эту гостью. Пожалуйте!..

Чуть не оттолкнув замершую фрау Фромм, княжна прошествовала в кабинет, шурша шелками и прерывисто дыша; она с заметным усилием преодолела досаду на неожиданное препятствие, но ловко облекла свою взволнованность в приветливо-шутливые слова:

— Вот так неожиданность, дорогой друг! Оказывается, вы затворились от мира! Вы кающийся грешник или святой? В любом случае для меня, доброй приятельницы, всем сердцем пожелавшей увидеться с вами, можно сделать исключение, не правда ли?

Фрау Фромм застыла у стены, в ужасе широко раскрыв глаза и едва дыша; казалось, ее пронизывает холод, она то и дело вздрагивала всем телом. Я ободряюще кивнул ей, чтобы успокоить, и гостеприимным жестом пригласил княжну в кабинет. И уже затворял за собой дверь, как вдруг фрау Фромм в отчаянии простерла ко мне руки. Я снова кивнул и улыбнулся, всячески стараясь показать, что нет никаких оснований для тревоги.

И вот я сел напротив княжны.

Она принялась шутливо и снисходительно укорять меня, — оказывается, в прошлый раз я неверно понял ее настойчивые домогательства и потому не сдержал своего обещания в ближайшее время нанести ответный визит. Слова сыпались и сыпались, я растерялся, как бы самому-то вставить слово? Поток льстиво-кокетливых речей пришлось остановить более-менее вежливым взмахом руки. Настала тишина.

Пахнет хищным зверем, вдруг снова почувствовал я. Запах ее духов щекотал нервы. Я потер лоб, разгоняя туман, вкрадчивую, заволакивавшую мысли мглу, и заговорил:

— Княжна, позвольте еще раз заверить, я безмерно рад вашему посещению. Не покривив душой, могу сказать, что как раз сегодня хотел воспользоваться приглашением, которым вы оказали мне честь, и посетил бы вас, если бы вы меня не опередили. — Я перевел дух и не без злорадства ожидал реакции. Мнимая княжна поблагодарила кокетливым кивком и улыбнулась, но промолчала. А я, вдруг сорвавшись, быстро продолжал — решил ошеломить ее: — Видите ли, должен сказать, что мне совершенно ясно, какие надежды вы питаете относительно моей особы, ваши побудительные мотивы — как на ладони…

Княжна перебила, импульсивно воскликнув:

— Ах, меня это радует! Меня это радует чрезвычайно!

Я постарался сохранить невозмутимую мину; не отреагировав на реплику, холодным пристальным взглядом уставился в обольстительно, да-да, именно обольстительно улыбающееся лицо и заявил:

— Я вас знаю!

Она кивнула нетерпеливо, поспешно, словно услышав необычайно приятный комплимент.

Я продолжал:

— Вы называете себя княжной Хотокалюнгиной. У вас имеются, или раньше были, неважно, владения близ Екатеринодара.

Снова нетерпеливый кивок.

— А нет ли или, может, в прошлом у вас был замок в Шотландии? Или еще где-нибудь на Британских островах?

Она надменно подняла брови:

— Вот еще выдумали! Помилуйте, моя семья — и Англия? Никаких связей.

Я скептически усмехнулся:

— Вы в этом уверены, леди… Сисси?

Я бросился из засады, как пантера, сердце тревожно сжалось: что теперь? Но выдержке моей красавицы гостьи можно было позавидовать. Она весело рассмеялась, глядя мне в глаза, и сказала:

— Забавно! А что, я похожа на какую-то из ваших английских приятельниц? Между прочим, обычно говорят — ах, скорей всего это просто комплименты, — что мое лицо неповторимо, а черты совершенно кавказского типа. Не правда ли, моя внешность не подошла бы уроженке Шотландии?

— Быть может, мой несчастный родственник Джон Роджер расточал вам такие комплименты, любез… — Я осекся, так как хотел сказать «любезная истязательница кошек», но слова буквально застряли в горле, и я наскоро вывернулся: — Любезная княжна. А если хотите знать мое мнение, то поверьте, черты у вас не кавказские, а самые настоящие сатанинские… Не обидел ли я вас? Надеюсь, нет?