Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

— Сюда! Здесь пролегает путь к вашей цели!

И я иду на зов незримого.

В темной подворотне меня вдруг окружают — я чувствую — чужие люди. Что-то шепча, оттесняют в какой-то боковой ход, подталкивают к обитой железом двери и ведут по длинному сумрачному подземному коридору. Под ногами настил из трухлявых досок, с которых при каждом шаге поднимается сухая пыль. Сверху сочится слабый свет — высоко над нашими головами изредка виднеются узкие оконца вроде щелей. Становится страшно: я угодил в ловушку! Чего от меня потребуют? Останавливаюсь. Люди плотно окружают меня, они вооружены, на всех лицах маски. Есть у них и предводитель. Он снимает маску. Передо мной физиономия честного вояки.

— Приказано императором, — говорит он.

Я попятился.

— Арест? За что? Имейте в виду, у меня имеется охранная грамота ее величества королевы Англии!

Офицер качает головой и жестом велит идти дальше.

— Что вы, сэр, какой арест! — говорит он. — У императора есть резоны, коли он не хочет предавать огласке ваш визит. Его величество ждет вас. Следуйте за нами!

Подземный ход заметно идет под уклон. Последние проблески света исчезают. Дощатого настила уже нет. Под ногами скользкая жижа. Стены сырые, источающие запах плесени, небрежно выровненные лопатой.

Стоп! Мои сопровождающие тихо переговариваются. Я приготовился к смерти — внезапной, невообразимой, чудовищной… Мне давно ясно, что мы находимся в потайном подземном ходе, о котором много толкуют в городе: он проложен под Влатвой и ведет от Старого места в Градчаны. Его вырыли по приказанию Габсбургов, а когда дело было сделано, всех до единого землекопов, работавших здесь, утопили в водах Влтавы, чтобы не проговорились, где скрыты вход и выход.

Вдруг загорается факел, и вот уже вспыхнули другие, их много, в ярком свете я вижу, наверху, над головой, — свод штольни, вроде тех, какие пробивают в рудниках. Кое-где свод, вырубленный в скальной породе, подпирают крепкие деревянные столбы. Изредка слышатся глухие раскаты. Кажется, гром гремит где-то далеко над нашими головами. Мы идем по нескончаемо длинному подземному коридору, среди тошнотворного запаха гнили. Вспугнутые крысы шныряют под ногами. На грудах пыли и в трещинах стен шевелятся потревоженные нашими шагами отвратительные ползучие твари. Нетопыри снуют в воздухе, пламя факелов опаляет их черные крылья.

И наконец путь начал подниматься в гору. Вдали мелькнул голубоватый отблеск. Факелы гаснут. Привыкнув к сумраку, я вижу, что солдаты оставляют их, сунув в железные кольца, приделанные к стене.

Под ногами опять деревянный настил. Подземная галерея поднимается все круче, кое-где мы шагаем по ступенькам. Где мы сейчас и где выйдем наверх, Господь ведает… Но вокруг уже дневной свет! И вдруг снова — стой! Двое с трудом поднимают железный люк в потолке. Мы выбираемся наверх и оказываемся в тесной, по-нищенски убогой кухне, — мы вскарабкались по каминной трубе, похожей на шахту колодца. Должно быть, мы в горняцкой хижине или каком-то другом жилище бедняков. Теснота такая, что не повернуться, дверца, через которую мы выходим, низкая, прихожая и вовсе крохотная, а из нее я протискиваюсь в каморку. Один — провожатые бесшумно скрылись…

Император Рудольф восседает в громадном кресле, занимающем добрую половину комнатки, на нем та же черная хламида, что и в день нашей первой встречи в Бельведере.

За окном, у которого он сидит, пышно цветут левкои, залитые теплым золотом послеполуденного солнца. В комнатке уютно, светло. Душе здесь привольно и весело, все настраивает на радостный и беззаботный лад. Осматриваясь в этом тихом приюте, где хорошо бы еще повесить клетку с чижиком, я чуть не засмеялся, — вот куда привел темный и страшный, дышащий смрадом убийств подземный ход!

Император молча кивнул и взмахом желтоватой руки остановил мои изъявления почтительности. Велел садиться, прямо напротив него стоит такое же большое удобное кресло. Послушно сажусь… Настает безмолвие.

За окном шелестят старые деревья. Взглянув туда, я чувствую еще большую растерянность — совершенно не понимаю, что это за уголок Праги. Куда же я попал? Вид из окна отчасти закрывают верхушки деревьев, за ними поднимается крутой горный склон. Значит, дом прилепился к склону над глубоким ущельем или оврагом… Олений ров! — в который раз меня выручает мой внутренний голос.

Наконец император неторопливо распрямил сгорбленную спину.

— Я повелел доставить вас сюда, магистр Ди, поскольку мне стало известно, что вы весьма преуспели, добывая золото на ваших алхимических приисках. Если, конечно, вы и ваш приятель не прожженные негодяи.

Я промолчал, думая про себя: молчание лучше всего выразит мое превосходство над обидчиком, сознающим, что на дуэль его не вызовешь, как бы ни хотелось. Император, словно прочитав мои мысли, дернул головой.

— Ну хорошо, научились получать золото. Мне давно нужны такие мастера. Сколько запросите?

Я молчал, глаз не опустил.

— Ладно! Чего вы хотите?

Вот теперь я ответил:

— Ваше императорское величество, вы знаете, что я, Джон Ди, баронет Глэдхиллский, не гоняюсь за славой ярмарочных шутов и шарлатанов. Золото, получаемое путем алхимической трансмутации, нужно им лишь для того, чтобы придать блеска унылому земному существованию. Я же просил бы у вас, венценосного адепта, совета и наставления. Ибо мы надеемся получить философский камень, эликсир бессмертия.

Рудольф склонил голову к плечу. Сейчас он точь-в-точь старый орел в клетке, хмуро поглядывающий из-за железной решетки на далекое небо, с величественным и скорбным, но в то же время невообразимо комичным видом. Плененный орел, подумалось мне невольно.

Наконец император сказал:

— Еретические мысли, сэр! Святыню, коя может даровать смертному пресуществление, не выпускает из рук Папа, наместник Божий, имя же ей — Святые Дары.

Рудольф произнес это сурово, но, мне показалось, и со скрытой насмешкой.

— Ваше величество, у истинного Камня, как я смею предполагать, имеется лишь одна черта, которая роднит его с освященной облаткой: как хлеб после освящения таинством евхаристии, так и Камень — уже не вещества мира сего…

— Ну, это теология, — устало вздохнул император.

— Это алхимия!

— Тогда надо полагать, что Камень — магическое семя, которое, попадая в нашу кровь, претворяет ее, — задумчиво прошептал Рудольф.

— Почему же нет, ваше величество! Мы же принимаем внутрь aurum potabile, или золотые капли, лекарственное снадобье, коим очищают кровь!

— Сэр, вы глупец, — с досадой перебил император. — Берегитесь, как бы не случилось, что вымолите себе Камень, да кровь ваша его не примет, а тогда жестоко мучиться будете.