Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

Я сообразил: вот подходящий момент, чтобы наконец восстановить изрядно пострадавшую репутацию, и принялся умолять, а Липотин мне вторил, о милости — позволении увидеть коллекцию, о которой слышал прямо-таки фантастические рассказы, и в шутку предложил устроить мне проверку на внимание, причем в самых далеких от моих интересов областях или по темам, с которыми я знаком в лучшем случае как дилетант.

Княжна уступила просьбам, и мы снова направились во внутренние покои, не переставая болтать о пустяках; по-видимому, мы перешли в другое крыло виллы и тут неожиданно оказались в длинном зале, вроде галереи.

Вдоль стен стеклянные витрины, а на самих стенах не найти пустого пятнышка — всюду словно тусклым зеркальным мерцанием поблескивали стальные доспехи. Мертвые коконы неких гигантских людей-насекомых, они стояли бок о бок, длинными рядами и, казалось, замерли в бесплодном ожидании — вдруг грянет слово приказа, что вновь оживит их. А между ними и наверху висели рыцарские шлемы с забралом и глухие, шишаки, кольчуги, инкрустированные панцири, латы вороненой стали, украшенные чеканкой щиты, — в основном, если первое впечатление не обманывало, азиатского и восточноевропейского происхождения. Никогда еще я не видел столь богатой оружейной палаты, поражающей обилием драгоценнейшего оружия с золотыми инкрустациями, изукрашенного камнями, от короткого меча «скрамасакса» — оружия меровингских рыцарей {144} до щитов и кинжалов сарацинов, изделий искусных арабских оружейников, персидских мастеров эпохи Сасанидов {145} , турецких кузнецов, кавказских… Странное чувство пробуждала эта сверкающая коллекция, фантастическое впечатление чего-то застывшего и в то же время живого, дышащего грозной силой, словно всюду здесь, и вдоль стен, и на самих стенах, замерли существа, погруженные в летаргический сон, но еще более странной, еще более фантастической показалась мне в эту минуту хозяйка, собравшая в своей коллекции всевозможные орудия убийства, с какими бросаются на врага мужчины, — княжна, в своем экстравагантном модном платье, гибкая, грациозная, переходила от одного экспоната к другому и со знанием дела давала пояснения, словно гид или ученый эксперт. Женщина, капризная светская дама — со страстью собравшая целый арсенал орудий убийства и пытки!

Было, впрочем, не до наблюдений. Княжна толково и очень живо рассказывала об интересах и увлечениях своего покойного отца-коллекционера и своих собственных. Она уверенно выбирала и показывала нам ценнейшие предметы, поистине исключительные редкости, однако мне запомнились, естественно, лишь немногие. А вот сразу бросилось в глаза то, что эта коллекция существенно отличалась от всех известных мне частных собраний подобного рода. Князь, вероятно, чудаковатый старик, явно предпочитал оружие необычного происхождения, с удивительной историей, особой судьбой. Как видно, он прежде всего собирал всевозможные исторические диковины, питая подлинную страсть коллекционера к овеянным легендами древним находкам. В коллекции были — трудно поверить! — щит Роланда {146} , секира Карла Великого {147} и, на потемневшем алом бархате, копье сотника Лонгина {148} , начальника римских солдат на Голгофе… Здесь был и волшебный кинжал, которым китайский правитель Сунь Дянсэн {149} прочертил на земле линию, обозначив западные пределы своих владений, вдоль нее затем был вырыт ров, и границу эту ни один кочевник не посмел перейти; лишь желая прославиться и увековечить память о себе, императоры более поздних времен возвели там Великую Китайскую стену, хотя в этом не было нужды, ведь первоначальная граница была магической… А дальше — грозно сверкает дамасский клинок халифа Абу Бекра {150} , тот, которым он собственноручно обезглавил семьсот сирийских евреев, не прерывая кровавой бойни даже для минутной передышки… Казалось, не будет конца этому оружию, которое некогда принадлежало величайшим воителям трех земных континентов, этим клинкам, столько раз обагрявшимся кровью, овеянным столькими чудовищными легендами…

На меня снова навалилась усталость, стало трудно дышать, как будто от немых, но безмерно красноречивых экспонатов струились незримые вредоносные флюиды; Липотин, взглянув на меня и что-то сообразив, шутливо обратился к княжне:

— Не угодно ли вам, сударыня, приняв парад столь великолепного войска, далее посвятить вашего терпеливого гостя в горестную тайну сей прекрасной коллекции и обнажить перед ним незаживающую рану коллекционерского сердца? По-моему, княжна, мы заслужили награду за труды!

Я не понял, на что он намекает, и, разумеется, не мог понять быстрых русских слов, которыми вполголоса обменялись мои спутники; их речь звучала ворчливой шипящей тарабарщиной. Потом княжна с улыбкой сказала:

— Извините! Липотин осаждает меня просьбами насчет копья. Того копья, — я еще думала раньше, что вы его владелец, вы, конечно, помните!.. Я должна в конце концов объясниться, не правда ли? Должна, и прекрасно это понимаю. Быть может, когда вы узнаете тайну, как сказал Липотин, горестную тайну рода Хотокалюнгиных, вы все-таки… Ах, очень, очень надеюсь, что вы все же…

Меня разобрало зло: вот, опять началось! Старая песня, ну что за удовольствие морочить мне голову из-за этого загадочного копья, опять жди мистификации, а заодно и нового повторения сегодняшних двусмысленных неожиданностей. Но я и глазом не моргнул, а предельно сухо и кратко ответил, дескать, я весь внимание.

Княжна подвела меня к одной из высоких стеклянных витрин, я увидел раскрытый футляр, обитый изнутри бархатом, с углублением, в котором поместился бы, например, кинжал длиной сантиметров тридцать пять.

— Как вы могли заметить, у всех экспонатов моей коллекции имеется карточка — этикетка с кратким описанием на русском языке. Их составлял мой покойный отец, указывая происхождение оружия и связанные с ним примечательные события. Поскольку русского вы не знаете, я вам просто скажу: на этикетке мы обычно приводим связанные с экспонатом легенды. В жизни оружия случаются события порой более интересные, чем в судьбе людей, даже незаурядных, выдающихся. Вещи ведь живут дольше, чем люди, вот и успевают много чего повидать на своем веку. Отца завораживали судьбы оружия, поиски сведений о нем, и признаюсь вам, это… эта страстная сопричастность к истории «вещей», если уж принято так их называть, по наследству передалась и мне. Футляр, как видите, пуст. То, что должно здесь лежать, было…

— Похищено у вас! — Я вдруг догадался и даже вздрогнул от неожиданности.

— Н-нет, — она как будто заколебалась, — н-нет, не у меня. И, уточним, не похищено. Я бы сказала, исчезло при невыясненных обстоятельствах. Тяжело говорить об этом… В общем, здесь должно находиться оружие, которым отец дорожил больше, чем каким-либо иным раритетом, его утрату, считал он, никогда не удастся восполнить: чем-либо равноценным. И я разделяю горечь и досаду отца… На моем веку этот экспонат уже отсутствовал в отцовской коллекции, пустой бархатный футляр давал пищу моим детским мечтам, являлся мне в сновидениях. А отец, сколько я ни просила, не рассказывал, как случилось, что наконечник старинного копья исчез. После таких вопросов отец мрачнел и несколько дней пребывал в дурном настроении.