Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

И снова меня терзают черные подозрения насчет попутчиков, хотя я отлично понимаю, что поездка вполне реальна и едем мы в знакомых местах, где я не раз бывал. Подозрения, как я ни стараюсь от них отделаться, остаются и не щадят даже Джейн. С кем я тут сижу в машине, с живыми людьми? Или это мертвецы? Призраки, явившиеся из мира, которого больше нет, из далекого прошлого?..

Княжна усмехается:

— Трусите?

Не знаю, что ей ответить. Я заметил еще одну странность — с самого начала этой прогулки она то и дело поглядывала на мою невесту с непонятной озабоченностью, даже встревоженно. Нечто новое в характере княжны! Меня разбирает любопытство: неужели ей свойственны такие чувства? И с улыбкой отвечаю в тон:

— Что касается меня — не сказал бы. Но, говорят, в кругу хороших друзей настроения передаются. А вы, как я заметил, не без труда скрываете, что чувствуете себя не слишком уютно.

Она резко вздрогнула. Но тут мы влетели в горный туннель и гулкий шум избавил княжну от необходимости отвечать. Вместо нее завопил, перекрыв свист ветра, Липотин:

— Никогда не думал, что вы, господа, будете соперничать и проверять, кто больше боится смерти! Лучше отдайтесь живительному шквалу этих минут! Между прочим, раз я с вами; трусить нечего! Нам, Липотиным, на роду написано уходить и появляться на сцене жизни без всяких там драматических коллизий!

Прошло несколько минут, и тут Джейн тихо сказала:

— Если не ропщешь на предначертанный путь, какие могут быть страхи? Боится лишь тот, кто противится своей судьбе.

Княжна промолчала. Но по ее улыбающемуся лицу промелькнули быстрые, как молнии, тени, и только я понял, что это отблески бушующей в ней грозы. Но вот она тронула за плечо шофера:

— Вы, часом, не заснули, Роджер?

Точно удар в подвздох: Роджер! Жуткое совпадение!

Сидящий за рулем молча кивает. Звук мотора взвивается. Спидометр снова показывает сто восемьдесят, стрелка прыгает, прыгает, потом на какой-то отметке замирает. Я гляжу на Джейн — умереть в ее объятиях, и все, ничего другого я не хочу…

Как мы через несколько минут все-таки целыми и невредимыми взлетели по немыслимо ухабистой горной дороге к руинам крепости Эльсбетштайн, для меня навсегда останется загадкой. Наверное, и правда взлетели, другого объяснения не нахожу. Это чудо случилось благодаря колоссальному разгону, а также качествам автомобиля, о каких можно только мечтать. Никто еще не поднимался на эту вершину на автомашине.

На нас, как на чудо, уставились рабочие, мокрые с ног до головы из-за густого пара, который клубами поднимался из-под земли; в волнах белого тумана землекопы казались поднявшимися на поверхность духами подземного царства; они глазели на нас, опершись на кирки и лопаты, а за ними в дрожащем мареве взмывали к небесам гейзеры. Мы молча прошли во двор крепости, побродили среди увитых плющом и заросших кустарником каменных стен; глядя вокруг, я подумал, что когда-то здесь, вероятно, работал садовник, потому что растения были посажены явно по плану, расположение кустов напоминало парк или сад, а в просветах между пышными кустами открывался чарующий вид на долину, каждый раз новый. Чудесный контраст, как в пейзажах романтиков: буйная зелень запущенного сада, пышные цветники, разбросанные там и сям под исполинскими руинами каменных стен! Казалось, блуждаешь в заколдованном саду, где неожиданно выходят навстречу каменные статуи, изваяния без голов, без рук, покрытые зелеными пятнами мха, фигуры, прихотливо расставленные сказочной феей, пожелавшей напугать пришельца, подшутить над простаком. А дальше новый просвет, словно расщелина в скале, и за ним, далеко-далеко внизу, серебрится река с мерцающей белой пеной…

Кто-то спросил:

— Любопытно, кто же поддерживает столь восхитительный живописный беспорядок?

Ответа ни у кого не нашлось.

— Липотин! Кажется, вы упомянули о некой легенде, связанной с замком Эльсбетштайн? О его хозяйке по имени Елизавета, и помнится, сказали, что она испила тут живой воды?

— Ну да, я слыхал какие-то путаные истории. — Липотин пренебрежительно махнул рукой. — Ничего связного поведать, к сожалению, не могу. Просто к слову пришлось, ну, шутки ради упомянул, вот и все.

— А почему бы не расспросить землекопов? — небрежно обронила княжна.

— Отличная мысль!

Мы не спеша вернулись на замковый двор.

Липотин открыл портсигар слоновой кости и, предложив сигарету одному из землекопов, задал вопрос:

— Скажи-ка, приятель, кто хозяин этих развалин?

— Никто.

— Но ведь кто-то ими владеет?

— Никто. А вы вот что, старика садовника спросите, там он, внутри! — Это проворчал другой рабочий, стоявший поодаль, однако он тут же опустил голову и какой-то деревяшкой принялся чистить свою лопату с усердием хирурга, готовящего к предстоящей операции скальпель.

Остальные посмеивались или переглядывались многозначительно, с пониманием.

Один молодой парень не спускал жадных глаз с портсигара и, когда Липотин предложил ему закурить, охотно пустился в разъяснения:

— Он, старик-то, малость не в своем уме. Кастеляном числится, да платить ему за это никто не платит. Не в своем уме он, вот. По-моему, садовник или вроде того. Все в земле копается. Не из наших мест старик. А лет ему — сто, наверно. Древний старик! Его еще мой дед знал. Откуда он родом, никто вам не скажет. Да вы его самого спросите.

На том поток его красноречия иссяк, снова застучали кирки, лопаты принялись выбрасывать землю из канав для отвода воды. Ни слова больше вытянуть из рабочих не удалось.

Мы направились к башне замка, впереди Липотин — решил быть проводником. Вход нашли быстро — деревянную полусгнившую дверь с проржавевшими полосами кованого железа. Когда ее открыли, петли взвизгнули, точно спавший и вспугнутый зверь. Наверх, в темноту, кое-где прорезанную косыми полосами света, вела обветшалая дубовая лестница с трухлявыми остатками богатых резных украшений.

Через незапертую, висевшую на одной петле дверь из толстых деревянных брусьев, Липотин проскользнул в помещение, похожее на кухню. Мы — следом.

Я вдруг отпрянул.

На деревянном скелете, который когда-то был креслом, о чем напоминали свисавшие по бокам рваные клочья кожи, полулежал мертвец, труп седого старика. На развалившемся очаге стояла глиняная плошка с чем-то белым, вроде прокисшего молока. Рядом — заплесневелая краюха.

Старик — живой, я ошибся — вдруг открыл глаза и уставился на нас.

Должно быть, решил я, в первую минуту почудилось, что он мертв, потому что на сидящем у очага была истрепанная куртка с крупными гербовыми пуговицами, мне привиделись лохмотья старинной лакейской ливреи или даже мундира, шитого золотом, а вкупе с желтым и высохшим, точно у мумии, лицом все это навело на мысль, что у очага сидит мертвец, давным-давно забытый всеми и полуистлевший.