Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

Из осторожности воздержусь от дальнейшего описания своих переживаний, я чувствую, что мысли и слова вот-вот начнут путаться. А этого я боюсь.

Итак, по возможности бесстрастно расскажу о невыразимо страшном событии, которое я пережил вчера.

Когда я переписывал последние строки «Ретроспекции», мне явственно представилось будущее Джона Ди, начиная с того момента, которым завершались его записки. Картина была живой и яркой, как мое собственное воспоминание о чем-то, пережитом мной вместе с Джоном Ди. Да нет же, почему «вместе»! Я видел все его глазами, я сам стал Джоном Ди, хотя знаю о нем лишь то, что до сегодняшнего дня прочитал в его записках и дневниках, — вот они лежат на столе, переписанные моей рукой, подумал я и в тот же миг в ужасе осознал: Джон Ди — это я!.. Странное, неопределенное ощущение в затылке, там словно выступило другое лицо, второй лик Януса… Бафомета! Я оцепенел, настороженно улавливая происходившие во мне перемены, не в силах шевельнуться, будто скованный ледяным холодом, омертвевший, а передо мной разыгрывался спектакль, в котором дальнейшая судьба Джона Ди предстала в виде картин и сцен.

Между окном и письменным столом, прямо передо мной, вырос, словно вдруг явился из воздуха, кто же?..Бартлет Грин! Он — распахнутая на голой груди кожаная куртка, широченные плечи мясника, мощная шея, тяжелая голова со всклокоченными огненно-рыжими волосами, а на лице, пугающе близком, расплылась фамильярная ухмылка…

Я невольно протер глаза, потом, немного оправившись от испуга, еще протер и постарался мыслить трезво, не поддаваясь обману чувств. Но фигура передо мной не исчезла, никаких сомнений: это был Бартлет Грин, он самый!

Вот тут-то и началось самое странное: я был другим, и я был самим собой, я в одно время был и здесь и там, на своем месте и где-то далеко, за пределами бытия, вне своего существа… Я был «я», но и «не я», а другой… я стал Джоном Ди, каким он сам себя знал и помнил, и одновременно Джоном Ди, который существовал в моем живом сознании. Что-то сместилось, а каким образом… выразить это словами не берусь. Да, пожалуй, произошло именно смещение: пространство и время как бы сдвинулись, так бывает, если смотреть, надавив пальцем на глазное яблоко — видишь предмет смещенным, вроде он настоящий, но в то же время что-то искажено, и непонятно, какой глаз дает истинно верную картину. Но дело не ограничилось зрением — «сместились» все звуки, которые я слышал: насмешливые речи Бартлета Грина раздались совсем близко, в моем кабинете, и в то же время донеслись из глубины веков!

— Не устал еще скитаться, брат Ди? Ох и долгий же ты избрал путь. А мог бы легко и просто получить, чего хочешь!

Я — чье-то «я» — хотело ответить, хотело словом разогнать морок. В горле у меня стоял комок, язык прилип к гортани — я отдавал себе полный отчет в своих физических ощущениях, — и вдруг вместо моего голоса зазвучал некий «мысленный» голос, он раздался во мне и в то же время прилетел из далекого прошлого, однако звук его был внятным моему собственному, вполне реальному слуху. Я услышал свой опрометчивый ответ:

— А ты, Бартлет, опять встаешь на моем пути к цели. Видно, не хочешь, чтобы я ее достиг. Хватит, прочь с дороги! Я желаю слиться с моим двойником в зеленом зеркале!

Рыжебородое привидение, а может, и в самом деле воплотившийся Бартлет Грин, казалось, пристально уставился на меня своим слепым бельмом. И вдруг осклабился, вернее, оскалился, а потом сладко зевнул в точности как хищник из рода кошачьих.

— Из зеленого зеркала, а также из черного камня на тебя приветливо поглядит лик Богини ущербной луны. Сам знаешь, брат Ди, что надобно сей доброй властительнице, — копье она разыскивает!

Дыхание у меня перехватило, я ошеломленно уставился на Бартлета. Мощный, неудержимый поток нахлынувших на меня чужих мыслей, страстей, сожалений и страхов мгновенно отступил, все это померкло и рассеялось, как при ударе молнии, — мое сознание, уже погрузившееся в сумеречное полузабытье, некий летаргический сон, пробудилось, озаренное яркой вспышкой: «Липотин! Княжна, острие копья… Требуют отдать копье!»

Мысль промелькнула и исчезла. На меня напала мечтательная задумчивость; поддавшись ей, я словно сам пережил, пусть не наяву, а как бы в полусне, лунную ночь в мортлейкском парке и заклинание суккуба. Рассказ, который я прочел в дневниках Джона Ди, стал зримым действом, заиграл живыми красками, обрел очертания, призрак, который являлся Джону Ди в черном кристалле, а теперь явился мне, королева Елизавета предстала в облике княжны Асии. Бартлет Грин потускнел и скрылся, его место заступили картины моих воспоминаний или фантазий о страсти Джона Ди к демоническому призраку королевы Елизаветы…

Вот что я смог восстановить, возвращаясь к непостижимым событиям вчерашнего вечера. Остальное — за пеленой загадочного тумана… смутно, как во сне.

Итак, наследство Джона Роджера пробудилось к жизни! Я больше не могу играть роль ни к чему не причастного читателя и переписчика. Я причастен, я каким-то образом связан с этими… вещами, бумагами, книгами, амулетами… и с тульским ларцом. А впрочем, нет, ларчик тут ни при чем, он же не относится к вещам покойного кузена. Он перешел ко мне от русского барона… Липотин, вот кто мне его принес, потомок магистра Маски! И он же требует от меня наконечник копья по просьбе княжны!.. Все, все связано! Но чем? Полосами тумана, дымной мглой, которая протянула свою пряжу через века и опутала, заволокла мое сознание?

Да ведь я сам, моя жизнь и все, что меня окружает, уже сориентировано «по меридиану»! Хватит, нужно отдохнуть и хоть немного разобраться, обдумать все это. Мысли в жутком беспорядке, и мне страшно, страшно до дрожи. В голове все плывет, мешается, разум меркнет. Это опасно, да просто глупо! Если я перестану контролировать свое воображение…

Стоит подумать о Липотине, вспомнить его непроницаемую циничную мину, меня бросает в жар, а княжна, эта странная женщина… Я совершенно одинок, мне не на кого рассчитывать, никто не защитит меня от… да, скажу прямо: от диких порождений моей фантазии, от… призраков!

Довольно, надо взять себя в руки.

Пишу вечером.

Все еще не решаюсь наугад извлечь из ящика новую тетрадь. Во-первых, я до сих пор не успокоился после вчерашнего, нервы напряжены, а во-вторых, я радостно взволнован и с нетерпением жду встречи, на которую совершенно не рассчитывал, известие о предстоящем свидании сегодня принесла почта.

Всегда чувствуешь совершенно особенное волнение, если предстоит встреча с другом юности, некогда самым близким, потом на долгие годы пропавшим из виду, но вот друг появился, встреча обещает возвращение прошлого, всего, что было… Всего ли? Нет, конечно, это заблуждение! Несомненно, друг изменился, как и я, и оба мы не помним всего, что было в прошлом. Подобное заблуждение часто ведет к разочарованиям. Лучше не обольщаться надеждами и спокойно ждать приезда Теодора Гэртнера. Сегодня вечером я встречаю его на вокзале, моего друга; когда-то давным-давно, в студенческие годы, он был отчаянным выдумщиком и сорвиголовой, потом закончил химический факультет, отправился на поиски приключений в Чили и стал там всеми уважаемым ученым, к тому же состоятельным человеком. Наверное, он теперь настоящий «американский дядюшка» и наконец решил вернуться домой, чтобы на свой честно сколоченный капиталец спокойно жить в родных краях.