Екатерина Докашева - Ахматова, Блок, Цветаева: Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

Так и при встрече с Асей он сразу, мгновенно понял, что она станет ему нужной и необходимой, что отношения будут развиваться дальше…

«Меж двумя эпохами моей лирики, определившими года, – всего четыре недели: отдых в Бобровке; и – встреча с Асей, явившейся на моем горизонте как первое обетованье о том, что какой-то мучительный, долгий период развития – кончен; я чувствовал, что вижу опять нечто вроде весенней зари.

Восприятие мое тогдашней Аси – тотчас же отразилось в романе, к которому вернулся по ее отъезде (Катя); и уже поднималась уверенность в первых свиданиях наших, что эта девушка в последующем семилетии станет самой необходимой душой».

И невозможно читать без светлого умиления его описание весны, внезапно и неотвратимо ставшей и вправду тем состоянием, что несло обновление и радость.

«Как нарочно, весна была ранняя, ясная, нежная; в марте уже тротуары подсохли; напучились зеленью красные жерди кустов; я ходил, улыбаясь, по улицам; птичьими перьями шляпок в моем восприятии барышни в синие выси над серою мостовою неслись; в набухающих почках стоял воробьиный чирик; рвались красные шарики, газом надутые, в ветер из ручек младенцев; вычирикивали, как зеленою песенкой чижика, глазки летящей навстречу смешной гимназистки; так все восприятия омоложенно предстали; весна охватила: внезапно; по логике, мною поволенной, ведь надлежало на смертном одре возлежать; а я, вопреки ей, отдался вдруг радостно всем впечатлениям жизни».

Кем же была эта девушка, вызвавшая такой нежный отсвет в душе молодого Андрея Белого.

Ася Тургенева приходилась родственницей Николаю Бакунину и Ивану Тургеневу и свое имя из Анны в Асю переделала под влиянием тургеневской героини. О своем детстве она вспоминала так.

«Мое детство протекало вначале на севере России, где быстрые реки окаймляются сосновыми лесами, а затем – среди приветливого среднерусского ландшафта. В одиночестве на природе в ребенке зрела убежденность в том, что существование человеческой души начинается не с рождения и не может закончиться со смертью: душа осуществляет свою земную судьбу, проходя через многочисленные жизни».

Такой высокий строй был в Асе, что это не могло не найти отклик во впечатлительном поэте, чуждом всякой выспренности и фальши.

Несомненной Асиной чертой было обаяние. Об этом хорошо пишет Марина Цветаева, которая была втайне в Асю влюблена и пересекалась с ней в издательстве «Мусагет». К тому времени вокруг сестер Тургеневых уже сложился некий легендарный ореол.

«О сестрах Тургеневых шла своя отдельная легенда. Двоюродные внучки Тургенева, в одну влюблен поэт Сережа Соловьев, племянник Владимира, в другую – Андрей Белый, в третью пока никто, потому что двенадцать лет, но скоро влюбятся все. Первая Наташа, вторая Ася, третья Таня. Говорю – легенда, ибо при знакомстве оказалось, что Наташа – уже замужем, что Таня пока что самая обыкновенная гимназистка, а что в Асю – и Андрей Белый, и Сережа Соловьев.

Асю Тургеневу я впервые увидела в “Мусагете”, куда привел меня Макс. Пряменькая, с от природы занесенной головкой в обрамлении гравюрных ламартиновских “anglaises”, с вечно дымящей из точеных пальцев папироской, в вечном сизом облаке своего и мусагетского дыма, из которого только еще точнее и точеней выступала ее прямизна. Красивее из рук не видала. Кудри и шейка и руки, – вся она была с английской гравюры, и сама была гравер, и уже сделала обложку для книги стихов Эллиса “Stigmata”, с каким-то храмом. С английской гравюры – брюссельской школы гравер, а главное, Ася Тургенева – тургеневская Ася, любовь того Сергея Соловьева с глазами Владимира, “Жемчужная головка” его сказок, невеста Андрея Белого и Катя его “Серебряного голубя”»

Интересно отметить, что еще за год до встречи с Асей Белый пишет стихотворение-предчувствие (помните о его пророческом даре?)

Травы одеты

Перлами.

Где-то приветы

Грустные

Слышу, – приветы

Милые…

Милая, где ты, —

Милая?

Вечера светы

Ясные, —

Вечера светы

Красные…

Руки воздеты:

Жду тебя…

Милая, где ты, —

Милая?…

Роман развивался стремительно. И вот уже Ася просит Белого быть моделью для ее рисунка, который она впоследствии собирается переделать в гравюру. Для этого ему приходится бывать у д’Альгеймов каждый день. И он с радостью соглашается.

«И вот я – пленник д’Альгеймов; верней, – их племянницы; я усажен в огромное сине-серое кресло: под самым окном; в таком же кресле – Ася; с добрым уютом она забралася с ногами в него; потряхивает волосами, и мрачная морщина чернит ее лоб; она вцеливается в меня, стараясь карандашом передать на картон линию лба; и это – не удается ей; бросив работу, она закуривает; и какая-то особенно милая, добрая улыбка, как лучик, сгоняет морщины; начинается часовой разговор: вдвоем; забыты: и линия лба, и гравюра; вся суть в разговоре; гравюра давно уже стала предлогом для этих привычных посидов; из двух-трех сеансов вполне алогически вырос прекраснейший солнечный месяц необрываемой беседы вдвоем».

«Серебряный голубь»

«Синие нынче у нее под глазами круги; а поглядите вы на нее, и скажете, что только ленивую грацию да девичье только кокетство и показало ее движенье, с которым склонилась она на рояль; восковая рука разжалась, как воск, и томик Расина беззвучно скользнул на ковер.

Такая была Катя всегда: если глядит, то, как будто, и не глядит, а слышит – не слышит; а уж если она что знает, то вовсе как будто не знает она ничего: ровная – и всегда тихая, и с улыбкой: тихо с улыбкой по комнатам крадется, и точно свернется с улыбкой в кресле; бывала она за границей, много видела она людей: казалось, ей есть и о чем рассказать, и над чем пораздумать; но говорила ли Катя?» (И сравнение с примечанием Марины Цветаевой: «Не говорила она в “Мусагете” никогда, разве что – “да”, впрочем, как раз не “да”, а “нет”, и это “нет” звучало так же веско, как первая капля дождя перед грозой. Только глядела и дымила, и потом внезапно вставала и исчезала, развевая за собой пепел локонов и дымок папиросы».)

И трудно было решить, она думала ли когда-нибудь; подойдите же к ней, поговорите же с ней, и вы увидите, что у нее – тонкое в природу проникновенье, и что всякое искусство она и понимает, и любит; но попробуйте ей развивать свои мысли, или блистать дарованьем, или блистать знаньем и умом: уму не удивится – ум скользнет мимо нее, а дарованье она примет, как должное, как подразумеваемое само собой, как то, без чего и жить невозможно; но на знанье ваше она только плечами пожмет, только над вами посмеется»…

В мае Андрей Белый, Ася, Наташа и их друзья Поццо, Петровский решили выехать за пределы Москвы. Они попали в Саввинский монастырь близ Звенигорода; остановились в гостинице.