Екатерина Докашева - Ахматова, Блок, Цветаева: Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

И мне захотелось лечь ничком на землю, и я лег и целовал это письмо и розу – одну из тех, которыми Маргарита Васильевна покрыла наши руки. <���…>

Целый день я писал стихи – написал и послал. Все, что я писал за последние два года, – все было только обращение к Маргарите Васильевне и часто – только ее словами.

Но Маргарита боится слишком глубоких чувств. Пока она еще сомневается в себе… «Значит, наша дружба – нечто большее, чем мне казалось. Я приняла это просто, как свой долг, не отдавая себе отчета – достаточно ли того, что я могу ему дать, для соединения нас на всю жизнь?»

В это время в жизни Маргариты Сабашниковой происходит судьбоносная встреча – с Рудольфом Штейнером.

«Я увидела – это было в конце лета – объявление о лекции в Теософском обществе. Тема говорила о пути познания духовного мира. Имя лектора – Рудольф Штейнер – было мне незнакомо. Мы решили послушать его, хотя в то время я свысока отвергала теософию, считая ее дилетантской попыткой компромисса между восточной мудростью и западным материализмом. В тот же день я получила сумбурное письмо от Минцловой. Она сообщала, что доктор Штейнер, председатель Германской секции Теософского общества, будет выступать в Цюрихе. Она не хочет влиять на мое решение послушать его и не дает мне никаких советов, но если меня это интересует…»

Это было еще первое движение Маргариты Сабашниковой навстречу антропософии, которая станет делом ее жизни.

18 июля приехала Анна Рудольфовна, и возобновились речи-кружения, вкрадчивые и волнующие. Она, как умелый лоцман, ведет Волошина к сближению с Маргорей… что ею руководило – странный расчет? Желание счастья для Макса и Маргариты, которые, как ей казалось, подходят друг другу, но не умеют объясниться, сказать нужные и важные слова вовремя, или она просто захотела подчинить себе двух людей – умных и талантливых или здесь была какая-то тайна, которую разгадать нам не дано…

«Мы опять говорим о М.В.

“Она… Ее ужасно оскорбляло… т. е. она не могла понять, как Вы, после того, как говорили ей что-нибудь, какие-нибудь слова, которые были только для нее, потом могли повторять их другим. Это оскорбительно…”

Тут стучат и прерывают.

Я вернулся домой и был в каком-то странном экстазе. Я перечитывал последнее письмо М. В. Становился на колени, прижимался лбом к полу. Я писал ей письмо и клялся, что я перерождусь, что я стану иным. Ее слова: “Ведь я для Вас была только ухом. Вы никогда не интересовались, как я переношу жизнь, как проходит день и ночь” – меня жгли и болели во мне. Я клялся, подняв руку, не причинить ей ни капли страдания».

Но терзания Волошина продолжаются. Он то чувствует душевную близость и любовь к Маргоре, то терзается от того, что на сердце – пустота. Здесь же просыпается влечение к старой знакомой Вайолетт… Но Анна Рудольфовна вся внимание и не оставляет Волошина наедине со своими сомнениями и терзаниями. В начале августа он приезжает в Страсбург к Маргарите…

(Из дневника Волошина)

2 августа. 3 августа

Страсбург. Вечер. М.В. и Любимов встречают меня на вокзале.

Голос дрожит. Я едва могу произносить слова.

«Пойдемте к собору».

Мы вдвоем. Идем по темным улицам. Но между нами непрерывная стена <���…>.

Рано утром иду в собор – молиться. Но душа мертва и беспокойна.

В 11 часов уезжает Любимов. Мы едем снова вдвоем в собор. Мне хочется сказать:

«Милая, милая Маргарита Васильевна» – и мне кажется, что, если я это скажу, – чары распадутся… Но язык прилип. Мы долго ходим по собору. Сторож гонит нас. Наконец, мы садимся. Я беру ее руку. Она мертвая, бесчувственная.

«Но почему, почему же становится между нами эта стена?.. Ведь я не лгал в моих письмах. То было правдой, а не это».

Так мы говорим, но безнадежные слова не воскрешают нас.

«Не будем больше никогда говорить об этом». И мы идем на башню. Стоим перед часами. Смеемся нервным смехом. И что-то спадает с нас. На башне вдруг все спадает. Мы можем говорить. Сперва шутя, потом серьезно…

Мы одни. Мы говорим о том чувстве, которому нет выхода в земных условиях, о той связи, которая легла между нами.

«Почему я Вас узнала тогда? Помните тот обед у нас, когда Н.В. Евреинова приехала. Я тогда взглянула на Вас и почувствовала, что бездна разверзается… Почему это?»

Я прижимаюсь лбом к ее рукам и чувствую, как она целует мои волосы…

– Благословляете ли Вы меня на этот путь?

«Да, да…»

И наши лица близко и губы прикасаются. Я невольно склоняюсь на колени, и она кладет мне руку на голову…

Вечером Кольмар и Вагнер.

Чувства идут по нарастающей. Крещендо. Кажетcя, что сомнения уходят прочь и остается только его горячая любовь. К Маргоре. Аморе.

4 августа

Кольмар. Опять мы на башне.

Я держу ее руки, и мне хочется передать ей все мое счастье, все мое спокойствие. И я чувствую, как моя сила успокаивает ее. Она закрывает глаза и на несколько минут теряет сознание.

Мое сердце разрывается от порыва к ней. Я целую ее в лоб, и она открывает глаза.

Каждые 10 минут мимо нас проходит сторож с каким-то инструментом в руках и вертит часы. Тогда мы отодвигаемся, но держимся за руки, Я чувствую ее локоть, который прижимается ко мне…

7 августа. Воскресенье

Утром смута и вопросы:

«Имею ли я право идти своей дорогой, когда меня любят. Ведь один шаг – и мужское чувство захватит меня и унесет. Эта физическая близость прикосновений может прорваться ежесекундно – одним резким движением.

Может быть, здесь я должен гореть? Может – это эгоизм теперь – для себя идти дорогой отречения?»

Мне хотелось еще написать письмо Анне Рудольфовне с этими сомнениями, но я удержался. Отправил только то, что было написано вчера.

В 10 часов прихожу к М.В. Жду, сидя на лестнице. Читаю «La Voix de Silence» [6]. Суровые требования крепят душу…

Но вот мы опять одни, и моя дорога отречений становится далекой. Ненужной…

Я читаю вслух, и ее рука в моей груди. И невыразимое чувство охватывает меня. Мой голос дрожит и прерывается. Огненная дрожь пробегает… Теперь она сильнее, и я люблю ее страстно, по-человечески…

«Мы не расстанемся никогда… Мы будем вместе…»

– Нет. Это не может быть. И опять чувство отречения охватывает меня. Я кладу ей руку на голову. Чувствую ее волосы и всю силу, трепещущую во мне, вкладываю в одно желание:

– Будьте свободной, будьте сильной и не думайте обо мне.

«Разве Вы хотите, чтобы я Вас забыла?»

– О, нет…

И опять минуты трепета, смеха, детских ласк. Я беру ее голову обеими руками и целую ее волосы <���…>

Их роман похож на некое безумие, они сами не знают: чего хотят друг от друга… Они играют с огнем, не подозревая об этом. И все время пытаются понять: что дальше… как быть?