Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Загадочная шкатулка герцога де Блакаса

Очевидно, что эти шкатулки принадлежат к роду памятников Средневековья, о нескольких из которых я писал в шестом томе Каменоломен востока в Воспоминаниях, озаглавленных: Mysterium Bapbometis revelatum (1); и одна из иллюстраций, их сопровождающая, воспроизведена здесь под буквой К. Остается лишь бросить взгляд на те или иные рисунки, чтобы убедиться в подобии оргий, на них представленных, и особенно в идентичности арабских надписей, в которых проявляется один и тот же характер и та же самая путаница, как будто эти шкатулки одного и того же вида, что и артефакты из Имперского кабинета Вены в Австрии. Скульптурные барельефы последних занимают три первых ряда иллюстрации К под № 13, 14 и 15.

На этих двух шкатулках, а одинаково на артефактах Имперского кабинета Вены видна главная фигура в головном уборе Кибелы, поднимающая висящие цепи (см. иллюстрации А и К, первая и четвертая серии). Статуя андрогина, фигурирующая в оргиях на первой шкатулке (иллюстрация Е) является той же самой, что изображено на иллюстрации К под № 11 и 12, как и многочисленные идолы, выгравированные на первой иллюстрации Каменоломен Востока. Солнце, луна, звезда, пентаграмма и череп, сопровождающие главную фигуру иллюстрации А, находятся и на иллюстрации К под № 5, 7 и 8. Огненный кубок, столько раз повторенный у подножия идолов первой иллюстрации Каменоломен Востока, воспроизведен здесь на иллюстрации Б, и ваза, представленная на иллюстрации К внизу бюста № 9, с римской буквой g и арабской, обнаруживается в графинах, приносимых в кабак на иллюстрации Е.

Крокодила (иллюстрация В), на котором восседает ребенок, мы видим на иллюстрации К, фигура 4, одинаково как и ребенка, спешащего быть разорванным в его пасти; наконец, две арабские надписи обеих шкатулок (по три слова каждая) являются теми же самыми, что я опубликовал и перевел в Каменоломнях Востока.

Не повторяя то, о чем я сказал для разъяснения скульптур шкатулок и идолов Имперского кабинета, в процитированных выше Воспоминаниях, на которые я еще сошлюсь неоднократно, здесь я ограничусь лишь интерпретацией скульптур шкатулок Кабинета господина герцога де Блакаса; но прежде чем предаться этому обсуждению, необходимо сказать несколько слов об общем характере этих памятников, о присущем им возрасте и доктрине, выражением которой они являются.

Арабские и европейские надписи, присутствующие на одних и тех же памятниках (надписи выгравированы на первой иллюстрации Каменоломен Востока и частично на иллюстрации К под № 10,11,12 и пр.); эти надписи, воспроизведенные одним и тем же образом невежественными художниками, что я приводил на страницах 7-14 VI тома Каменоломен Востока, не оставляют ни малейшего сомнения, что памятники, на которых их обнаруживают — как идолы так и шкатулки (ибо одни и другие несут одинаковые надписи) — не принадлежат европейским обществам Средневековья; характерные черты скульптур и букв свидетельствуют о памятниках тринадцатого века христианской эры. Главная фигура, представленная на шкатулках, гений (андрогин), держащий цепь эонов; таинства крещения и евхаристии, в которые обряжены артефакты, горящий костер и в особенности оргии змею (иллюстрация К, первая серия) слишком ясно показывают, что эти памятники принадлежали одной из самых развращенных сект гностицизма, а именно офитам, существование которых в тринадцатом веке подтверждается весьма внушительными документами.

Немецкие и французские критики, поднявшиеся против моих Воспоминаний, опубликованных в Каменоломнях Востока, поскольку в них я продлил существование гностических доктрин вне границ третьего и четвертого столетия нашей эры, теперь после публикации превосходной Истории гностицизма господина Маттера (2) умолкнут, ибо в ней сообщается, “что гностицизм реально умер только в пятнадцатом веке нашей эры и что ныне существующие тайные сообщества, обряд и язык которых увековечили символы гностиков (таковы: запон, зеркало, семисвечник, пентаграмма, череп и особенно буква G) были бы сами изумлены этой идентичности обряда и символов, несмотря на перегибы, которые они приняли и которые бы прекратились, если бы сами сообщества стали более учеными” (3).

Для истории гностицизма и ересей, в целом, досадно, что Маттер ограничивается в академической проблеме шестью первыми веками христианской эры и не доводит своего произведения до пятнадцатого столетия, эпохи, в которой он устанавливает закат гностицизма и куда он не смог дойти через Средневековье, следуя нити офитических памятников: об одних я писал в своих Воспоминаниях Mysterium Bapbometis revelatum, другие — объясню здесь. Эти памятники его могли бы обеспечить наиболее ценными и убедительными доказательствами истины обвинений, выдвинутых Римской церковью против различных доктрин, а именно против стадингиан (stadinghiens) и тайных капитулов тамплиеров. Не желая рассматривать до какой степени были виновны последние, ложились ли выдвинутые обвинения на весь орден или на малое число индивидов, и не входя в обсуждение этих пунктов, которые я достаточно долго объяснял по ходу моих уже приведенных Воспоминаний, моя цель здесь только показать, что обвинения суверенных понтификов против порочных доктрин и употреблявшихся мерзких оргий в определенных сектах двенадцатого и тринадцатого столетий, полностью достоверны.

Послушаем для начала папу Григория IX, который в булле против ереси стадингиан, обращенной епископам Гильдесгейма, Миндена, Любека и Ратцебурга (5), дает подробности оргий, которым предаются эти еретики во время своих сборищ.

После введения булла продолжает (6): “Hujus pestis initia talia perferuntur. Nam dum novitius in ea quisdam recipitur, et perditorum primitus scholas intrat, apparet ei species quaedam ranae quam bufonem consuevere aliqui nominare; hanc quidam a posterioribus ac quidam in ore damnabiliter osculantes, linguam bestiae intra ora sua recipiunt, et salivam. Haec apparet interdum indebtta quantitate (qualitate?), et quandoque in modum anseris vel anatis, plerumque furni etiam quantitatem (qualitatem) assumit: demum novitio procèdent! occurrit miri palloris homo, adeo extenuatus et macer quod consumptis carnibus sola cutis relicta videtur ossibus superducta; hune novitius osculatur, et sentit frigidum sicut glaciem, et post osculum catholicae memoria fidei de ipsius corde totaliter evanescit. Ad convivium postmodum discum bentibus et surgentibus compléta ipso convivio, per quandam statuam, quae in scholis hujusmodi esse solet, descendit retrorsum ad modum cants mediocris gattus niger, retorta cauda, quem a posterioribus primo novitius, post magister, deinde singuli per ordinem osculantur, qui tarnen digni sunt et perfecti: imperfecti vero, qui se dignos non reputant, pacem accipiunt a magistro et tunc singulis per loca sua positis, dictisque quibusdam carminibus, ac versus gattum capitibus inclinatis: Parce nobis, dicit magister, et proxime euique hoc praecipit, respondente tertio ас dicente: scimus magister; quartus ait: et nos obedire debemus; et his ita peractis extinguuntur candelae et proceditur ad foetidissimum opus luxuriae et infra ubi horrenda libidinum genera ab his patrari solita. Complete vero tarn nefandissimo scelere et candelis iterum reaccensis, singulisque in suo ordine constitutis, de obscuro scholarum angulo, quo non carent perditissimi hominum, quidam homo procedit a renibus sursum fulgena et sole clarior, sicut dicunt, deorsum hispidus gattus cujus fulgor illuminât totum ilium locum; tunc magister excerpens aliquid de veste novitii, fulgido illi dicit: magister, hoc mihi datum tibo do; illo fulgido respondente: Bene mihi servisti pluries, et melius servies, tuae committo cus-todiae, quod dedisti; et his dictis protinus evanescit. Corpus etiam Domini singulis annis in Pascha de manu recipiunt sacerdotis, et illud ad domus suas in ore portantes in latrinam projiciunt, in contumeliam redemptoris.