Питер Брайан Медавар - Советы молодому ученому [litres]

В истории открытия пенициллина, впрочем, имеется несомненное (и единственное) проявление удачи, к которому никак нельзя было в ту пору мысленно подготовиться заранее, поскольку это стало известно лишь сравнительно недавно: большинство антибиотиков чрезвычайно токсичны, ведь они вмешиваются в бактериальный метаболизм, который затрагивает и бактерии, и обычные клетки. Актиномицин Д служит здесь хорошим примером, ибо он вмешивается в процесс ДНК-зависимого синтеза РНК. В силу того что используется общий клеточный механизм, актиномицин Д воздействует как на бактерии, так и на обычные клетки. Пенициллин же не токсичен: он оказывает действие только на метаболизм бактерий.

Если принять – а, боюсь, у нас нет выбора, – что наука не в состоянии дать ответ на так называемые «первые и последние» вопросы или на вопросы о целеполагании, то станет ясно, что не существует зримых пределов для способностей науки отвечать на вопросы, на которые она может ответить. Отцы-основатели современной науки в семнадцатом столетии отнюдь не ошибались, выбирая своим девизом слова «plus ultra [108] За пределы ( лат .). », искренне веря в то, что наука всегда будет двигаться дальше. Когда Уэвелл впервые сформулировал взгляды на науку, аналогичные тем, которые Карл Поппер впоследствии свел в цельную систему, его противника Джона Стюарта Милля потрясло рассуждение, что гипотезы суть плоды воображения и потому их размах сдерживается разве что полетом фантазии. Однако давешние страхи Милля обернулись подлинным торжеством науки и осознанием того, что она и вправду беспредельна в своем охвате. Наука иссякнет, только если ученые почему-то перестанут искать истину или утратят веру в то, что этот поиск осуществим. Пожалуй, гибель науки вообразить ничуть не проще, чем гибель беллетристики или изящных искусств. Разумеется, некоторым проблемам суждено оставаться неразрешимыми; Карл Поппер и Джон Экклс отмечали, что к числу таковых принадлежит, возможно, взаимодействие мозга и разума [109] См.: Karl R. Popper, John C. Eccles, The Self and the Brain (Berlin, Springer, 1978); Preface. – Примеч. автора . , но как же тяжело прекратить думать хотя бы на мгновение!

Моя пристрастность к «гипотетико-дедуктивной» характеристике научного процесса опирается на тщательное, насколько возможно, изучение собственного опыта и на мнения достаточно большого числа коллег-ученых и врачей, которые тоже считают эту характеристику отражающей суть исследовательского процесса; но будет некорректно пытаться создать впечатление, будто схема, мною обрисованная, является преобладающей интерпретацией этого процесса. Значительный интерес вызвала концепция, предложенная Томасом Куном в «Структуре научных революций» и уточненная в «Необходимом напряжении». Мы располагаем познавательным обсуждением этой концепции при участии самого Куна и других специалистов на симпозиуме под названием «Критика и приумножение знания» [110] См.: Thomas S. Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions. Chicago, University Press, 1962, second ed. 1970; Essential Tension. Chicago, University Press, 1978. I. Lakatos and A. Musgrave, eds. Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge, Cambridge University Press, 1970. – Примеч. автора. Рус. пер.: Структура научных революций (1975); Логика науки или психология исследования? // Философия науки. Вып. 3. Проблемы анализа знания (1997). – Примеч. ред . .

Точку зрения Куна подхватили, и это верный признак того, что ученые сочли ее полезной, поскольку у людей науки, если они действительно заняты наукой, нет времени на пустые теоретизирования. Стоит отметить, что взгляды Куна и Поппера отнюдь не противоречат друг другу.

Если кратко, позиция Куна сводится к следующему. При критической оценке гипотез, которой Поппер обоснованно придает такую значимость, оценка является не столько частным взаимодействием ученого и реальности, сколько состязанием между фактом и вымыслом. Следовательно, ученый выносит свою гипотезу на суд текущего «истеблишмента» принятых теорий, то есть текущей совокупности теоретических воззрений и установленных мнений, – фактически противопоставляет ее преобладающей «парадигме», в рамках которой обычно решаются и истолковываются все вопросы, стоящие перед наукой. Ученый, действующий внутри парадигмы, занимается, как пишет Кун, «обыденной наукой», и его исследования больше напоминают разгадывание головоломок.

Неудивительно, что на симпозиуме, о котором я упомянул выше, Дж. У. Уоткинс [111] Американский физик, исследователь полупроводников. заявил: дескать, Кун уподобляет научное сообщество религиозной группе, а науку превращает, по сути, в религию. Безусловно ученые редко демонстрируют желание избавиться от укоренившихся мнений и даже порой высмеивают идеи, не укладывающиеся в рамки преобладающей парадигмы, но обыденная наука не в состоянии сохранять стабильность длительный срок: то и дело некий дерзкий ум или некое экстраординарное стечение обстоятельств опровергают господствующую парадигму и утверждают, если угодно, новую ортодоксию – новую парадигму, которая переопределяет статус обыденной науки и будет существовать до следующей революции. «Необходимое напряжение» в терминологии Куна характеризует отношения между наследием прежних доктрин и догм в науке и теми нововведениями, которые привносит или обещает привнести новая парадигма.

Рассуждения Куна проливают кое-какой свет на психологию ученых и представляют собой любопытный комментарий к истории науки, однако они ничего не добавляют к научной методологии, то бишь к «канону» поиска знаний.

В повседневной жизни ученый склонен верить в конкретную гипотезу до тех пор, пока у него не появляются основания отказаться от этой веры. Такова, допустим, его персональная парадигма, подкрепленная, быть может, гордостью за формулирование самой идеи, которая ранее никому на ум не приходила. Что касается революций, они происходят постоянно; ученый не хранит непоколебимую верность каким-либо взглядам – чтение литературы, размышления и дискуссии в кругу коллег побуждают что-либо уточнять, а то и радикально пересматривать в образе мышления. В лабораториях тоже все пребывает в непрерывном движении и развитии. Отдельные моменты в рассуждениях Куна заставляют меня думать, что для него обыденная научная жизнь – нечто стабильное и однообразное, как жизнь богобоязненного бюргерского городка, где от века царит установленный миропорядок; но в реальности эта жизнь больше напоминает этакий маоистский микрокосм беспрестанных революций, и в любой лаборатории, занятой оригинальными исследованиями, все находится в движении. Конечно, в общественных науках все может обстоять иначе, ибо там темпы развития медленнее, а мнениям требуется намного дольше времени, чтобы утвердиться. Там, пожалуй, и вправду можно говорить об обыденной науке – и сравнивать процессы, посредством которых она формируется, с революцией.