Питер Брайан Медавар - Советы молодому ученому [litres]

Уэбстер особо отмечает, возражая тем, кто придерживается более традиционного взгляда, что современная наука имеет религиозные, в буквальном смысле слова евангельские корни, – и о том стоит помнить. Сам временной период, которому посвящено исследование Уэбстера (1626–1660 годы), был с интеллектуальной точки зрения наиболее ярким и восхитительным в современной истории, эрой великих упований и не менее великих начинаний; в науке тогда доминировали выходцы из религиозных орденов, чья профессиональная деятельность во многом зависела от покровительства пуритан.

Пускай Бэкон именовал себя «глашатаем» новой философии, очень многое в образе мышления выдает в нем человека Средневековья, если даже не более раннего времени (профессор Пауло Росси отзывается о нем как о «средневековом философе, одержимом мечтами о грядущем»); хотя предложенный им научный метод не утвердился да и не мог утвердиться), рассуждения Бэкона вдохновляли читателей тогда – и продолжают вдохновлять сегодня. Он до сих пор остается признанным трибуном и проповедником науки; по сочинениям Бэкона и Коменского мы в состоянии причаститься тому восторженному изумлению, которым сопровождалось формирование привычного нам ныне мира.

Второе грандиозное преобразование человеческого мышления, повлекшее за собой мессианские умонастроения в науке и относительно науки, характеризовалось не столько восторгом перед свершениями ума, сколько поразительными спокойствием и уверенностью в собственных силах. Обыкновенно этот период называют эпохой Просвещения. Для Кондорсе, наиболее, пожалуй, ревностного защитника идеи прогресса, неостановимое развитие выглядело исторически неизбежным. Текущее положение дел в «самых просвещенных странах Европы» было таково, писал он, что философии (то есть науке) «уже не нужно ничего угадывать, уже не требуется выдвигать каких-либо допущений; все, чем ей следует отныне заниматься, – это собирать и оценивать факты, извлекая из оных как целого полезные истины и прислушиваясь к тому, что эти факты способны сообщить по отдельности». По его мнению, прогресс гарантировала сама незыблемость законов природы. Кондорсе поэтому стремился показать, что прогресс, «даже пускай он кажется порой химерическим, постепенно осознается как возможный и даже простой путь»; как «истина, вопреки преходящему торжеству суеверий и той опоре, каковую оные суеверия находят в развращенных умах правительств и обычных людей, должна в конце концов утвердиться в мире». Природа, объяснял он, «неразрывно объединила искони приращение знания с прогрессом свободы, добродетели и уважения к естественным правам человека».

Признаться, дух захватывает от столь твердой веры в неизбежность прогресса, опосредованную приращением научного знания. Человек, пребывавший, подобно Кондорсе, в счастливом неведении, не мог – и не смог – ускользнуть от революционного террора. Работа, которую я цитирую, была опубликована уже после гибели философа [118] Имеется в виду трактат «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума», опубликованный в 1804 году (рус. пер. 1936). Сам Кондорсе предположительно принял яд в тюремном заключении в 1794 году. .

Ученые как сословие, если угодно, являются рационалистами – во всяком случае, они по определению верят в необходимость поверки разумом всего на свете. Их наверняка изумит и оскорбит, если кто-то вздумает приписать им иное мировоззрение. Рационализм подразумевает профессиональную обязанность противостоять современному стремлению к иррациональности – речь не только о пресловутом гнутии ложек (модной форме психокинеза), но и о склонности подменять научный взгляд на мир, которому следовали все величайшие мыслители, этакими «рапсодическими» интеллектуальными потугами. Среди важнейших антинаучных движений наших дней выделю культы «восточной мудрости» и мистической теологии – как писал Джордж Кэмпбелл [119] Джордж Кэмпбелл – шотландский теолог, профессор богословия и философ, важнейшая фигура шотландского Просвещения. , прозаические жертвоприношения Всевышнему, которые (там, где живое существо, приносимое в жертву, лишается жизни) лишаются всякого смысла.

Но молодым ученым ни в коем случае не следует поддаваться соблазну и принимать необходимость разума за его достаточность. Рационализм оказался не в состоянии дать ответ на множество простых, детских, если хотите, вопросов, которые часто задают люди: это вопросы о происхождении и цели, часто отвергаемые учеными как бессодержательные, как «недовопросы» или «псевдовопросы», пусть люди продолжают их задавать и жаждут наконец-то услышать ответ. Некоторые интеллектуальные действия рационалисты, уподобляясь врачам, которые столкнулись с болезнью, каковую они не в силах диагностировать или вылечить – так вот, рационалисты от многих «неудобных» вопросов попросту отмахивались, как от «нелепых фантазий». Словом, не к рационализму мы должны обращаться за ответами на эти простые вопросы, несмотря на все его притязания на всеведение.

Ученый, который развивает медицину, сельское хозяйство или работает в области промышленных технологий, может выступать и нередко выступает проводником материального прогресса. В этом качестве его непременно будут воспринимать неодобрительно, сразу по двум причинам: во-первых, как гласит хорошо известное расхожее мнение, материальное преуспеяние якобы чревато духовным обнищанием; во-вторых, что намного серьезнее, материальный прогресс отнюдь не сулит исправления всех тех пороков, которые присущи современному человечеству.

С идеей, будто материальный прогресс неизбежно ведет к духовному обнищанию, носятся, как правило, те, кто отвергает саму идею прогресса, хотя многие из них (а также те, кто полностью утратил здравое представление о происходящем, поддавшись истерии по поводу «подлинного» значения прогресса) на самом деле тайно верят в прогресс; лишь отдельные люди способны предпочесть уличную канализацию домашней. Впрочем, как справедливо отмечает Брайан Маджи, лондонская «Таймс» когда-то была среди сторонников уличной канализации и сурово критиковала Эдвина Чедвика за предложение позаботиться о здоровье лондонцев и проложить по городу сточный трубопровод. Нет, писала газета (и этот «антинаучный» голос звучал и звучит регулярно), лондонцы, скорее, «предпочтут сражаться с холерой и прочими болезнями, чем согласятся на глупые фантазии мистера Чедвика и его коллег» [120] См.: Bryan Magee. Towards Two Thousand. London, MacDonald, § 965. – Примеч. автора . . По иронии судьбы, принц-консорт Альберт, супруг королевы Виктории и известный поборник прогресса, очутился среди тех, кому выпало вступить в такое сражение. Когда он умер от брюшного тифа, провели расследование и выяснили, что двадцать выгребных ям в Виндзорском замке попросту переполнены.