Том Филлипс - Homo sapiens? Как мы все про***ли [litres]

Спорно также и то, что они вообще продумали торговую сторону предприятия. Согласно Дугласу Уотту, хотя компания и подчеркивала свою коммерческую миссию, она потратила чрезвычайно мало на закупку товаров, которые могли заинтересовать аборигенов. Преимущественно это было изобилие тканей, но также шотландцы привезли с собой более 200 завитых париков, внушительный ассортимент модной обуви и огромное количество расчесок. (Последние, вероятно, прихватили в надежде, что местные жители уронят челюсть на грудь при виде расчески и захотят быстренько выменять на нее свои земли. Однако все выглядит так, будто бы народ губа не придал их существованию ни малейшего значения.) С другой стороны, если целью миссии было основание поселения, они могли обойтись и меньшим количеством париков, но запасти немного больше инструментов и орудий.

Когда переселенцы приступили к возведению Нового Эдинбурга, они пали духом. Это была работа на износ, и делать ее приходилось при нешотландских погодах. Два месяца они отчаянно продирались через густые джунгли, но дебри и не думали уступать. И тогда предводители миссии решили, что начали строить в совершенно неподходящем месте («одна трясина», как писал об этом Патерсон). Народ совсем сник. После начались дожди, а дождь в Панаме – это совсем не то же самое, что дождь в Шотландии. Мемуарист Роуз также вскоре изменил свое мнение об этих местах – теперь он писал: «У побережья и вообще везде вокруг бухты полно мангровых деревьев и болот, что очень неблагоприятно». Болота – это более чем неблагоприятно. Болезнь уже убила жену Патерсона и теперь забирала жизни все большего числа колонистов. Неясно, что это была за болезнь, – в заметках она значится как «лихорадка». Но вернее всего это была малярия или желтая лихорадка, которую могли вызвать москиты из окрестных болот. (Конечно, обе эти болезни и сами были колонистами – они также были доставлены европейцами из Старого Света.) Поселенцы умирали все чаще. Те же, кто не заразился лихорадкой, разрушали здоровье другими способами – благодаря тому факту, что одним из бонусов экспедиции за океан, по решению учредителей компании, был неисчерпаемый запас спиртного. Народ Каледонии стал топить свое горе в бокалах с ромом и бренди, а это не способствовало скорейшему завершению строительства Нового Эдинбурга. Немного погодя администрация колонии решила оставить попытки достроить город и сосредоточиться на создании форта, поскольку поселенцы чрезвычайно утомились от постоянных нападений испанцев.

Ах да. Испанцы. Видите ли, мы до сих пор обходили стороной самый большой, но до боли очевидный недочет схемы Патерсона: испанцы были вообще-то совершенно уверены, что Дарьен уже принадлежал им.

Поводом для их уверенности было несколько мелочей. Например, тот факт, что начали осваивать Панамский перешеек пару веков назад. Ну и еще он был ключевой точкой маршрута, по которому награбленные южноафриканские золото и серебро следовали в Испанию. И поскольку Дарьен как раз лежал между трех узловых городов испанских колонистов, они уже побывали тут некоторое время назад, но благоразумно покинули из-за всех тех сложностей, которые только теперь открылись доблестным шотландцам. Так что смешно было даже предположить, что Испания вдруг позволит начинающему государству изящно впорхнуть в собственные владения и обосноваться там. Как шотландские авантюристы вообще могли подумать, что испанцы допустят такое? Есть над чем задуматься. Однако в данном случае можно приблизительно представить себе, что было у них на уме. Клюнув на романтические пиратские рассказы об успешных атаках испанских фортов в этой местности, они могли уверовать в то, что армия и флот европейской империи были не более опасны, чем огородное пугало, что славные дни величайшей морской державы были уже на излете. Несмотря на то, что испанский флот превосходил шотландский (соотношение было примерно 1: 0), они наивно полагали, что если смогут отразить несколько атак в самом начале, то разоблачат блеф оппонентов. Но… все вышло немного иначе. Упомянем на всякий случай, что Испании необязательно было начинать прямое наступление. Попытки англичан сбить с шотландцев спесь можно назвать травматичными для последних, но и они ни в какое сравнение не шли с тем, что готовили испанцы. Они очень оперативно и с дипломатической вежливостью довели до сведения короля Уильяма, что предприятие шотландцев – как раз то, из-за чего начинаются войны. Только покончив с очередной и привычной уже войной Англии с Францией, Уильям совсем не хотел портить отношения с Испанией, а потому немедленно распорядился, что ни одна подвластная Лондону территория и ни один корабль, ходивший под ее флагом, не должны поставлять шотландцам продовольствие, оказывать помощь и взаимодействовать с ними в любой другой форме.

Когда эти новости долетели до Каледонии, поселенцев взяла тоска. Они не получали вестей от своих семей с тех самых пор, как очутились там; не было и никаких новых поставок провизии, хотя они постоянно просили об этом островных соотечественников. Теперь связи между и ними и родиной окончательно перерезали, и не было никакой надежды найти союзников на проклятом перешейке.

Еще до того, как было наложено эмбарго, поселенцы успели отбить одну небольшую атаку испанцев, о которой их предупредил капитан английского корабля, отправленного в Карибское море, чтобы шпионить за незадачливой колонией. (Как ни прискорбно, этот корабль достиг Дарьена раньше Патерсона, потому что все попытки компании, снаряжавшей колонистов, сохранить дело в секрете пошли прахом.) Эта маленькая победа ненадолго подняла боевой дух, но эффект быстро сошел на нет: вскоре один из шотландских кораблей был захвачен испанцами, когда высматривал по берегам покупателей для привезенного из Нового Света товара. Экипаж бросили в тюрьму, а груз изъяли.

И вот настал тот прекрасный день, когда часть населения Каледонии отошла к праотцам, другая – готовилась это сделать, третья – коротала дни в тюрьме, а все, кто остался, до смерти устали, изголодались и мучились от похмелья. Именно тогда жителей Дарьена достигла новость о том, что они оказались в полной изоляции, и это была последняя капля. Почувствовав себя брошенными на произвол судьбы, большинство из них пожелали оставить Дарьен и несолоно хлебавши отправиться домой.

И вот всего через девять месяцев после того, как Уильям Патерсон высадился на берегу, о котором мечтал много лет, овдовев и разболевшись, он уезжал тоже: его внесли на борт корабля, направлявшегося прочь оттуда. Лихорадка не убила его, но Дарьена он больше не увидел. Патерсон был разбит физически, и для него дорога в Шотландию через Ямайку и Нью-Йорк была столь же невыносимой, что и время, проведенное на Панамском перешейке. Почти неделю они пытались выбраться из своей тихой бухты, и сотни людей умерли в дороге. Один корабль затонул, а другой был сильно поврежден. Только одно судно смогло осилить путь до родных скалистых берегов. К сожалению, оно причалило слишком поздно и не сумело предостеречь от фатальной ошибки следующую флотилию, отправленную в Дарьен, чтобы справиться о судьбе первых поселенцев.