Олег Лейбович - «Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Дело, однако, обстояло проще. Молотовское отделение Союза писателей влачило в те годы жалкое существование. Вернулись в Ленинград и в Москву эвакуированные литераторы [153]. В годы войны они взяли под свой контроль и местное отделение Союза писателей и областное издательство. «С приездом ленинградских писателей инициатива литературной жизни города перешла в их руки», – жаловался товарищам по перу председатель местного отделения Союза писателей Б. Михайлов [154].

Местные цензоры пропускали в печать то, что в столицах вряд ли можно было опубликовать: очень личные воспоминания Лилии Брик о Маяковском «Щен» и др. В столице знающие люди обратили внимание на молотовский либерализм. 19 марта 1943 г. было принято специальное постановление ЦК ВКП(б) «О работе Молотовского областного издательства». Были сняты с работы секретарь обкома по пропаганде, уволены главный редактор издательства, заведующий сектором печати обкома. «Постановление ЦК ВКП(б) является правильным. В Молотовском издательстве имелись крупные недостатки. За 1942 г. из 87 изданных наименований 8–10 книг были недоброкачественными, а брошюры авторов: Бриг (так в тексте. – А. К., О. Л. ) – “Щен”, “Иван Грозный”, Берхина “Отечественная война 1812 г.” – политически вредными. Безусловно, за плохую работу издательства я несу полную ответственность», – писал Н.И. Гусарову бывший секретарь по идеологии [155].

В журналах «Большевик» и «Партийная жизнь» были опубликованы соответствующие статьи, в которых Молотовскому книжному издательству ставилось в вину «разбазаривание бумаги на выпуск бессодержательных и никому не нужных книг» [156].

Сотрудничество с местными литераторами столичным писателям также наладить не удалось.

«Я и сейчас со всей ответственностью скажу, что некоторые ленинградцы и москвичи не помогли пермской организации, а наоборот», – жаловался спустя годы бывший секретарь местного отделения Союза писателей [157].

Местным литераторам оставалось только жаловаться по инстанциям: «Если молотовские организации оказывали некоторое внимание ленинградским писателям, жившим в Молотове, то сейчас пора позаботиться и о коренных молотовских писателях» [158].

«Коренных», впрочем, осталось мало. Принимать в Союз новых литераторов местные отделения не имели права [159].

«Фактически писательской организации в Молотове нет. А почему? 1. Мы не имеем своего помещения. 2. Мы не имеем аппарата – и молодой писатель не знает, ни куда, ни к кому обратиться за помощью. И потому часто вместо ССП идет в Молотовское издательство. 3. Мы не имеем своей партийной организации, которая поддерживала и направляла бы нашу деятельность. 4. Считалось, что в Молотове есть несколько поэтов и один прозаик – Спешилов, да еще Пак (еще не оформленный по ССП). Приступив к работе над альманахом, я убедилась, что их здесь свыше десяти – и есть среди них способные», – говорила на областном совещании писателей новый редактор альманаха «Прикамье» К.В. Рождественская [160].

М.Т. Данилкин на совещании присутствовал, даже выступал. В протокол записали, что он «считает, что, по существу, в Молотовской области не было и нет писательской организации. 1. Она возглавлялась человеком мало подходящим. 2. Руководство “Альманахом” поручалось случайным, приезжим “гостям” вроде Е.А. Федорова в качестве редактора [161]. 3. Сейчас у нас есть все основания надеяться, что появится база для серьезного развития деятельности писателей вокруг альманаха “Прикамье”. Тов. Рождественская должна энергично развернуть свою деятельность. 4. Необходимо во главе Молотовского отделения ССП поставить энергичных людей. Поддерживаю кандидатуру двух людей – т. Трутневой и т. Рождественской. Наша организация должна быть боевой и задавать тон всей литературной жизни нашего края» [162].

Ксению Рождественскую секретарем избрали, но ее энергии было недостаточно, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Собрать литературный альманах долго не получалось. «Но как их делать, если в области всего два профессионала-прозаика и столько же человек в литературном активе?» [163].

Через полгода после совещания писателей она обратилась с жалобой в обком партии: «Отделение Союза не имеет своего помещения. Аппарат работает в шестиметровой комнате на площади Молотовгиза (ул. К. Маркса, 30, дом чекистов). В этой же комнате работает и редактор издательства. У нас нет абсолютно никакого инвентаря: ни стола, ни стула, ни шкафа. Нет пишущей машинки и нет телефона. Купить что-либо не можем, т. к. сметой не предусмотрено приобретение инвентаря. У нас нет средств на перепечатку и размножение рукописей, подлежащих обсуждению. Мы не можем наладить их рецензирование, т. к. по смете на рецензирование отпущено всего 240 руб. в год, а консультация вовсе не обеспечена сметой. Общее собрание писателей мы проводили на чужой площади, и каждый раз испытываем неловкость от того, что не имеем возможности оплатить труд уборщиц: в смете значится всего 40 р. в месяц за уборку помещения» [164].

При стесненности в средствах работа над большими рукописями продолжалась годами. Михаил Данилкин нервничал, обижался, жаловался, но все было тщетно.

Вчитываясь в собственную рукопись, он находил в ней все больше и больше достоинств, а в авторе – громадный талант. Ожидая издания романа, он сочинял литературные памфлеты, в которых давал волю фантазии:

Если бы я обнаружил в рукописях то, что автор, безусловно, хорошо знает советскую литературу и любит ее, что у него есть широта постановки вопросов, искренность, внимательность, стремление тесно связать произведения литературы с жизнью, имеется свой голос, вдумчивость, серьезность, – то я бы отнесся к его труду с самым горячим и таким же искренним участием.

– В чем бы оно состояло?

– Я бы пригласил автора в Москву, внимательно обсудил бы с ним каждую работу, посоветовал, что и как нужно исправить, а потом с жаром стал бы продвигать ее в печать. Не в этом ли для вас лично вся суть новой коммунистической морали?

– А если бы вам автор ответил: не могу приехать в Москву.

– Почему же он не может приехать?

– Человек семейный, имеет определенную работу, да к тому же у него и денег нет на поездку.

– Эка беда! Я бы пошел к редактору журнала, а то и к самому Фадееву и словом бы ему: «Прислана интересная, редкая в наши дни, рукопись. Но автор ее находится в неважном положении… Ему надо срочно помочь материально за счет тех статей, которые предусматривают огромные расходы на так называемые творческие отпуска». У вас только одно препятствие: имеете дело с человеком, который не состоит членом литературного фонда [165].

Рукопись этого сочинения Михаил Данилкин отправил Александру Фадееву [166]. Надеялся: вдруг сон обернется явью. Писателя-партийца пригласят в Москву, побеседуют, может быть, представят вождю, обязательно опубликуют роман. Не случилось. Александр Фадеев о Михаиле Данилкине не слышал, рукописи не прочел, в столицу не пригласил, деньгами не помогал, литературный гений не признал, Сталину не представил.