Валерий Полищук - Пути в незнаемое

Как-то раз, когда я мучился над физическим смыслом операции вихря, ко мне подошел Сергей Сергеевич. Его хищный нос угрожающе навис над моими бумагами.

— Как успехи?

Я пожал плечами:

— Да вот, разбираюсь…

— И долго будете разбираться?

— Пока не пойму.

— А проницаемость надо измерять сейчас.

Уже не помню, в который раз я пытаюсь объяснить моему заведующему, что этого делать не надо, но он непреклонен. Наконец мы договариваемся о том, что я буду продолжать эксперименты на приборах серии «По» до тех пор, пока их не отменит сам Матвей Михайлович. Я понял, что избавление от тяжеленных «Потапов» находится в руках таинственно всемогущего Грехова.

И вот я уже иду по длинному коридору главного здания института. Невероятно высокий потолок теряется в пыльном сумраке, левая сторона коридора уставлена старинными геологическими шкафами, похожими на довоенные школьные пеналы гигантских размеров, по правой стороне расположены двери с написанными от руки табличками. Почти каждая фамилия имеет перед собой приставку «проф.», поэтому я невольно стараюсь ступать по скрипящему паркету не так громко. Кабинет Матвея Михайловича — последний по коридору, рядом со старинной кафельной печью. Я постучался и вошел в комнату. Возле большого письменного стола я увидел невысокого широкоплечего человека с длинными руками. Рукопожатие его было сильным, у меня даже заболели пальцы. За те несколько мгновений, пока моя рука находится в ладони Грехова, я успеваю заметить между его большим и указательным пальцами полустершийся якорек, почти скрытый растущими на тыльной стороне руки волосами.

— Разглядели? — улыбается Грехов, растягивая седые, прокуренные до желтизны усы.

Видя мое смущение, он усаживает меня около себя и достает из правого ящика стола несколько разных пачек папирос и сигарет. Мы закуриваем, и в течение нескольких минут ему становятся известными все основные вехи моей нехитрой биографии.

— Так кто вы по специальности? — спрашивает Грехов, внимательно вглядываясь в меня из-под густых жестких бровей. — Что у вас по этому поводу написано в дипломе?

— Я физик.

— А чем мы тут занимаемся, знаете?

— Знаю, — неуверенно сказал я. — Мы ищем нефть в этих самых, как его… в трещиноватых породах, — с удивлением произнес я в первый раз в жизни эти странные слова.

— А как вы собираетесь с помощью своей физики искать нефть в этих самых, как вы изволили выразиться, трещиноватых породах?

Тут я понял, что наступил момент, когда я могу что-то изменить в своей судьбе и, может быть, избавиться от «Потапов» с угрожающе большими номерами. Я рассказал Грехову о своих экспериментах, о Павле Исааковиче, о том, какая трудная наука гидромеханика, и о том, сколько будет весить изготавливающийся в мастерских «По-6»…

— Это все очень интересно, — перебил меня Грехов, — но все-таки какая нам будет польза от ваших занятий?

Я опять стал долго объяснять смысл экспериментов, которые, на мой взгляд, просто необходимы для уточнения некоторых еще неясных положений теории фильтрации. Наконец, с большим трудом мне удается убедить его в том, что дальнейшие попытки лабораторного определения проницаемости на приборах серии «По» обречены на неудачу. Я мог теперь не заниматься «Потапами», но был обязан со временем предложить какой-то другой метод лабораторного определения проницаемости трещиноватых пород. С тем мы и расстались.

Теперь мне уже ничего не мешало постигать премудрость законов гидромеханики, и спустя полгода после памятного посещения газомеханической лаборатории я опять направился на Десятую линию. Только на этот раз в моем портфеле лежали зачитанные до дыр оттиски Гринберга, а при воспоминании о моих первых опытах и о «статье», написанной шесть месяцев назад, я содрогался от стыда за мою самоуверенную невежественность.

Надо отдать должное Павлу Исааковичу: он разговаривал со мной так, как будто я никогда ему никаких статей не показывал. По некоторым тщеславным соображениям мне очень хотелось, чтобы он взглянул на отданные мне когда-то оттиски. Поэтому при первом удобном повороте разговора я сослался на какие-то уравнения из этих работ и достал их из портфеля. Павел Исаакович уткнулся носом в замусоленные страницы.

— Что вы имеете в виду, вот это? — спросил он, не поднимая глаз.

— Да, да, уравнение сохранения энергии, — ответил я, с нетерпением ожидая момента, когда Павел Исаакович заметит сделанные мною исправления опечаток в трехэтажных математических выражениях. Увы, он вернул мне оттиски, ничего не сказав о замеченных мною ошибках.

— Это может быть интересно, — задумчиво проговорил Гринберг, глядя на меня невидящими глазами. — Если вы сделаете хорошую модель, отладите ее сначала на жидкости, а потом перейдете на газ, то можно проверить теорию… Это может быть интересно, — повторил Гринберг, и его взгляд сделался опять осмысленным. — Как называется ваш институт?

— Ленинградский нефтяной…

— Нефтяной так нефтяной, — Павел Исаакович поднес к своему носу часы на руке. — А теперь извините, я должен идти на заседание кафедры. Когда сделаете модель — приходите… — И, уже пожимая мне руку, добавил: — Простите меня: я не предупредил вас об опечатках… Такое мученье с типографиями, обязательно в формулах наврут!

С этого момента я стал рисовать эскизы своей будущей установки. Я решил, что она должна состоять из двух толстых стальных плит, между которыми укладывается прокладка из металлической фольги. Для изготовления установки надо было прежде всего достать плиты. За ними я поехал на Металлический завод. С огромными сложностями мне удалось заказать там две поковки из особой нержавеющей стали, идущей на изготовление турбинных лопаток. Поковки весили килограммов двадцать — двадцать пять, но и лет мне тогда было столько же, поэтому, оторвав по дороге ручку от старого портфеля, я сам приволок плиты с завода в нашу механическую мастерскую. Потом я направился на завод имени Ворошилова, выпускавший тонкий прокат цветных металлов. Узнав, что мне нужно всего пятьсот — семьсот граммов тонкой медной и алюминиевой фольги, начальник отдела сбыта завода выругался и отослал меня к главному инженеру. Тот внимательно выслушал мою просьбу и попросил начальника прокатного цеха принести образцы продукции.

— Ну, а уж как вы будете выносить это через проходную — ваше дело. Здесь я уже ничем вам помочь не могу, — и главный инженер выпроводил меня из своего кабинета.

Где-то на темной лестнице заводоуправления, забравшись на последний чердачный этаж, я с помощью брючного ремня подвесил рулон фольги у себя на боку, как шпионы и инспекторы полиции подвешивают пистолеты. Была весна, и модное в то время широченное весеннее пальто скрыло от глаз военизированной охраны похищенное государственное имущество.