Валерий Полищук - Пути в незнаемое

— Худо, — наконец произнес он и пристально посмотрел мне в глаза. — Очень худо… Позвоните мне завтра утром, я еще подумаю, ладно?

Когда на следующее утро я позвонил в лабораторию, трубку снял Михаил Алексеевич.

— Приезжайте сейчас, — сказал он.

По дороге в университет я твердо решил, что предложу Михаилу Алексеевичу уничтожить второй вариант и защищать диплом так, как будто этого варианта и вовсе не было. Но этот план оказался неисполнимым, так как, придя в лабораторию, Михаила Алексеевича я там не застал. Встретивший меня в одной из комнат Николай Николаевич сказал, что на столе Пухтина для меня оставлена записка. Через минуту я уже держал в руках свою папку с пришпиленным клочком бумаги. «Женя, — читал я, — вам надо торопиться. Сегодня же перепечатайте текст и отдайте его Николаю Николаевичу — он согласился написать рецензию. Мои замечания найдете на полях. Если согласны — исправьте». Как назло тесемки папки завязались в тугой узел, который я никак не мог развязать. Наконец я просто вырвал шнурок из картона и сразу же посмотрел последние страницы рукописи. Она кончалась «вторым вариантом».

На защите я очень волновался, казалось, что язык и нёбо покрыты наждачной бумагой. Потом меня хвалили за преодоленные трудности сложного физического эксперимента, за проявленные трудолюбие и упорство и даже за мои успехи в стеклодувном деле. Поэтому я почти не удивился, когда секретарь кафедры объявил об отличной оценке моего диплома.

Через несколько дней мы прощались с кафедрой оптики. Пришел Сергей Эдуардович и по очереди пожимал нам руки. Когда подошла моя очередь, я увидел его быстрый и доброжелательно любопытный взгляд. Но я, быть может, и ошибся: комната была залита весенним солнцем — и глаза Сергея Эдуардовича были скрыты сверкавшими на этом солнце стеклами очков.

После окончания университета я преподавал физику в одной из школ города Новгорода. Быть учителем я не хотел и мечтал о работе в любой физической лаборатории, в любой должности и с любой зарплатой. Но в школу я был направлен комиссией по распределению и должен был мириться со своей участью. Наконец, через два года после начала преподавательской деятельности, мне удалось уволиться и вернуться в Ленинград. Пять месяцев я ездил по городу в поисках работы: звонил по бесчисленным телефонам, записанным в специально заведенную для этой цели книжечку, и вел переговоры с начальниками самых различных рангов. Все было напрасно: несмотря на лестные характеристики, выданные мне кафедрами ядерной физики и оптики, никто не хотел принимать на работу специалиста, не отработавшего свои три года по путевке. Поэтому можно представить себе, как я обрадовался, встретив на Невском приятеля-однокурсника, который, узнав о моем бедственном положении, продиктовал мне очередной номер телефона.

— Лаборатория физики нефтяного пласта, — произносил он не вполне понятные для меня словосочетания, — Ленинградский геолого-нефтяной институт, понял?

Я не успел даже толком расспросить моего приятеля о новой работе, так как вдали показался его троллейбус.

— Позвони, позвони, — торопясь повторял он, — заведующего зовут Сергей Сергеевич, ты ему скажи, что звонишь от Анатолия Петровича. Запомни! От Анатолия Петровича! — крикнул он мне на прощанье.

Утром следующего дня я уже звонил Сергею Сергеевичу. Сославшись на неизвестного мне Анатолия Петровича и рассказав кратко о себе, я получил приглашение приехать.

Лаборатория помещалась в трех маленьких комнатках, приткнувшихся к огромному куполу церкви. Высившаяся рядом с куполом колокольня придавала гармоническую завершенность общему силуэту храма, украшавшего панораму низких старинных построек Васильевского острова.

Для того чтобы попасть в лабораторию, надо было подняться на третий этаж по очень крутой лестнице, выйти на чердак и по деревянным мосткам, проложенным на засыпанном шлаком полу, пройти в дальний конец полутемного, не имеющего видимых границ помещения. Когда я остановился перед маленькой дверью, обитой рваным дерматином с вылезающими наружу клочьями грязной ваты, с написанной от руки табличкой с названием лаборатории, мне стало как-то не no себе. Я секунду поколебался, вспомнил многочисленные переговоры в отделах кадров и открыл дверь.

Сергей Сергеевич оказался благообразным щупленьким старичком. Большой костистый нос нависал над седыми чаплинскими усиками, маленькие, близко посаженные глаза пытливо вглядывались в мое лицо.

— Понимаете, — убедительно говорил он, — без настоящего физика мне сейчас трудновато. Перед лабораторией стоят колоссальные задачи в связи с изучением трещинных коллекторов… — Сергей Сергеевич взял со стола грубо выточенный из камня цилиндр с коричнево-бурыми пятнами на чистой поверхности и поднес его к своему хищному носу, после чего передал цилиндр мне. — Министр недавно сказал, что проблема трещинных коллекторов имеет сейчас первостепенное значение… — Он говорил это так, что у меня не оставалось ни тени сомнения, что министр сообщил свое мнение о важности каких-то там неизвестных мне трещинных коллекторов лично ему, Сергею Сергеевичу…

Профессорский тон заведующего, его комплименты моему университетскому образованию и обилие непонятной мне научной терминологии сделали свое дело. Спускаясь по крутым ступеням, я уже не думал ни о рваной обивке двери, ни о чердаке с земляным полом, ни о том, что я — физик-универсант — буду делать с запачканными дурно пахнущей нефтью камнями.

Через несколько дней после сложных переговоров между директором института, Сергеем Сергеевичем и начальником отдела кадров я был зачислен на должность младшего научного сотрудника лаборатории физики пласта. Впечатление от непрезентабельного вида лаборатории было частично скомпенсировано величественным обликом главного здания института с роскошными интерьерами старинного особняка, расположенного на одной из центральных магистралей города.

Итак, ранним январским утром я направился на работу. Встретив меня с деловитой суровостью, Сергей Сергеевич показал мне мое рабочее место — маленький письменный столик с одним ящиком — и торжественно вручил книгу Котяхова «Основы физики нефтяного пласта».

— Материал очень непростой, — многозначительно сказал он, — понять его вам будет трудновато. Поэтому сначала прочитайте только те разделы, которые я отметил точкой… — Его желтый непропорционально большой ноготь медленно полз по оглавлению. — Думаю, недели вам хватит, — он захлопнул книгу. — Потом мы встретимся и углубленно поговорим о вашей деятельности.

Через неделю, начитавшись до одури Котяхова, я явился к Сергею Сергеевичу в его крохотный кабинет, отгороженный от остальных помещений лаборатории стеклянной перегородкой.