Валерий Полищук - Пути в незнаемое

— Привет, — сказал я. — Что, опять трудный кусок попался?

— Здорово, — Валя перестал раскачиваться и надел очки, в которых по меньшей мере одно стекло всегда было с трещиной. — Откуда ты знаешь, что трудный кусок?

— Знаю… Слушай, — приступаю я к делу, — резина в масле может набухать?

— Смотря какая резина и смотря в каком масле, — сказал Валя, поправляя очки.

— Вакуумная в трансформаторном.

— Не знаю, — сказал Валя, — а в чем дело?

Я рассказал моему другу о необъяснимом движении пузырьков в капилляре.

— Нарисуй схему расходомера, — попросил он. Я нарисовал. Валя повернул рисунок к себе и стал усиленно раскачиваться на стуле. Потом поднял голову: — Смени резинку, я тебе дам нефтестойкую.

Через десять минут я уже возился с расходомером, меняя пробку под колпачком. Бросив свою работу, над моим ухом сопел Витя, давая время от времени ценные указания, за что и был отправлен обратно к насосу. После того как пробка из новой нефтестойкой резины была вырезана и установлена на место, я очередной раз запустил в капилляр цепочку пузырьков.

К концу дня мы убедились в том, что пузырьки в капилляре плывут по-прежнему, теперь уже, правда, со скоростью около трех миллиметров в час.

О таинственных событиях, происходящих в нашей лаборатории, Валя раззвонил по всему институту, и в нашу комнату на третьем этаже потянулись любопытные.

— Вот, — говорил Витя, небрежно положив руку на термостат, — мы собираемся установить законы движения жидкости (он так и говорил: «установить законы») в очень тонких щелях и сделали для этой цели специальный расходомер, который почему-то все время фиксирует какой-то расход…

— Что, перпетуум мобиле? — деловито осведомился мой приятель Ося — физик из спектрометрической лаборатории.

— Типичный перпетум, — не моргнув глазом, серьезно ответил Витя, не раз удивлявший меня скудостью своих познаний, несмотря на законченную среднюю школу.

Потом несколько раз к установке подходил Сергей Сергеевич. Он подолгу смотрел в окуляр компаратора, щурился и прикасался своим толстым ногтем к колпачку расходомера.

— Поменяйте капилляр, — вдруг сказал он.

— Зачем? — спросил я.

— Он кривой. — Заведующий повернулся и ушел в свой кабинет.

— Может, поменяем, а? — спросил Витя. — Давайте, я быстро…

— Зачем менять? — повторил я. — Если капилляр будет прямее, то ведь от этого ничего не изменится… — Я задумчиво смотрел на пережатую мной резиновую трубку, соединяющую расходомер с установкой. — Вообще-то поменять можно, — сказал я, — но не для этого.

— А для чего? — спросил Витя.

— Смотри, — сказал я, — у нас все трубопроводы располагаются выше, чем измерительный капилляр. Если в этой системе есть хоть одно крохотное отверстие, через которое может поступать воздух, то этим можно все объяснить… Про сообщающиеся сосуды слышал что-нибудь? — спросил я, видя недоумевающий взгляд моего лаборанта.

— Феноменально, — сказал Витя, уяснив наконец мою мысль. — А что теперь-то делать будем, ведь систему крепления расходомера надо менять…

— И поменяем, — сказал я. — Я сейчас пойду к стеклодувам и закажу капилляры с новыми наконечниками, завтра-послезавтра переделаем систему, и чудеса закончатся, я тебе это гарантирую.

— Если аллаху будет угодно, — добавил Витя.

Через час я уже выходил из подвала нашей церкви, где размещалась стеклодувная мастерская. Стеклодув Вася поклялся, что эту «уму непостижимую» работу он сделает к послезавтрашнему дню.

На следующее утро меня срочно вызвал к себе руководитель темы. Длинным хорошо знакомым коридором я иду в кабинет Матвея Михайловича Грехова. Как всегда, от его матросского рукопожатия у меня болят пальцы.

— Евгений Семенович, — говорит Грехов официальным тоном, — вам необходимо сегодня или, в крайнем случае, завтра поехать на неделю в Москву.

— Но я не могу, у меня опыт идет…

— Опыт подождет, — Матвей Михайлович непреклонен. — Завтра открывается сессия СЭВ, на которой поставлен наш доклад… — Он помолчал, улыбнулся и добавил: — О методе шлифов все равно никто лучше автора не расскажет, кроме того, вашими щелями тоже интересовались… Езжайте.

Неделя в Москве тянулась бесконечно долго. Мне не терпелось скорее попасть в лабораторию, и я вылетел в Ленинград утренним самолетом.

Когда аэрофлотовский автобус подошел к конечной остановке, было три часа дня. Через полчаса я уже поднимался по крутым ступеням церковной лестницы. Открыв дверь лаборатории, я очень удивился: на табурете возле установки сидел Ося и смотрел в окуляр компаратора. Рядом стоял Витя и что-то регулировал, подчиняясь Осиным командам.

— Влево, — вкрадчиво говорил Ося, — еще влево, еще… еще… стоп! Записывай…

Витя что-то записал в журнал.

— Теперь поверни вправо, — командовал Ося, — замри…

Отчаявшись понять смысл происходящего, я шагнул в комнату.

— Здравствуйте, — громко сказал я.

— Здорово, здорово, — не отрываясь от микроскопа, ответил Ося, — одну минуточку, пожалуйста…

— Сейчас, Евгений Семенович, мы кончим, — извиняющимся голосом сказал Витя. — Я тут просил Иосифа Марковича помочь…

Я подошел к своему столу, поставил тяжелый портфель и опустился на стул. Только сейчас я почувствовал, как я устал. То ли от вчерашнего банкета, то ли от рева турбин «Ту-104» в голове стоял шум, и я пожалел, что не поехал сразу домой.

Подошел Витя.

— Как съездили, шеф? — спросил он со своей обычной полуизвиняющейся, полунахальной улыбкой. За неделю в моем лаборанте произошли кое-какие перемены: он осунулся, ярко-синий халат был грязен, а на локте зияла большая дыра.

— Что с тобой, Витя? — спросил я, усаживая его на соседний стул. — Почему у тебя такой вид?

— Да бросьте, шеф, вид у меня совершенно нормальный, а они все-таки двигаются… Ну и намучился я с вашим новым капилляром! Он, зараза, в старое гнездо не встает, пришлось новое делать, пока делал — два капилляра сломал, перед Васькой опять унижался… Только позавчера вставил, заполнил маслом, запустил пузырек, а он двигается, как и раньше… Вот вам и чудеса, — не без ехидства улыбнулся Витя. — Тогда я пошел к Иосифу Марковичу, и он согласился помочь. Мы сделали такое устройство из шприца с микрометрическим винтом, чтобы удерживать пузырек на месте…

Ося, улыбаясь, слушал Витин доклад и кивал своей лысиной, обрамленной рыжими волосами. Он был добрым человеком и никогда никому ни в чем не отказывал.

— Ребята, — сказал я, — поздно уже, давайте по домам.

— А вы идите, — вдруг обозлился Витя, — вы, наверно, устали там, в Москве, а я еще поработаю…

— Он каждый день торчит в лаборатории до десяти-одиннадцати часов, — вдруг сказал Ося. — Совсем свихнулся с этими пузырьками.