Тайны жизненной энергии

«Ремесленник Цунь умел рисовать круги от руки ровнее, чем циркулем. Казалось, его пальцы так естественно приспосабливаются к тому, над чем он трудится, что ему совсем не приходится напрягать внимание. Его сознание при этом оставалось целостным и не знало пут. Если ты не замечаешь пальцев ног, — значит туфли впору. Если не чувствуешь своей талии, значит пояс не давит. Когда сознание не отмечает ни положительного, ни отрицательного, значит, сердце (синь) не давит… И тот, у кого «не давит», никогда «не давит», он и не осознает, что ему «не давит» оттого, что «не давит».

В выражении «у-синь» «синь» означает некое препятствие, которое нужно удалить, а иногда «синь» выступает почти как синоним Дао. Особенно часто это бывает в дзэн-буддийских текстах. Истинный ум — «не ум», то есть «синь» истинен и эффективен, когда он действует как бы отступая. Скорее «синь» обозначает психику человека, взятую в целом.

Когда человек научится «отпускать» свой ум так, что тот будет действовать с присущей ему от природы цельностью, в человеке начнет проявляться особого рода дар или сила добродетели, которую называют дэ. Это талант, способность творить добро, естественная, спонтанная сила, которую нельзя сознательно культивировать или имитировать;

Лаоцзы говорил:

«Высшее дэ — не есть дэ,

Посему оно обладает дэ.

Низшее дэ — не свободно от дэ,

Посему оно не дэ.

Высшее дэ не действует

И не имеет цели,

Низшее дэ — действует и преследует цель».

Буквальный перевод обладает глубиной и выразительностью, которые исчезают в парафразах типа:

«Истинная добродетель не представляется добродетелью, поэтому она добродетель. Неистинная добродетель представляется безупречной добродетелью, поэтому она не добродетель.

Истинная добродетель не деятельна и не нуждается в деятельности».

Здесь очевидно различие в толковании этого термина конфуцианством и даосизмом. Если конфуцианство проповедовало добродетель, состоящую в неуклонном следовании правилам и предписаниям, то даосизм считал такую добродетель искусственной. Чжуанцзы сочинил такой воображаемый диалог между Конфуцием и Лаоцзы:

— Скажи мне, — спросил Лаоцзы, — в чем состоят милосердие и справедливое отношение к ближнему?

— Они состоят, — ответил Конфуций, — в способности радоваться вместе со всем миром без примеси «я». Вот в чем милосердие и справедливое отношение к ближнему.

— Какая чушь! — воскликнул Лаоцзы. — Разве универсальная любовь не есть само в себе противоречие? Разве уничтожение «я» не есть положительная манифестация «я»? Господин мой, если Вы не хотите лишить империю источника жизни — вот перед Вами универсум, его порядок нерушим: вот солнце и луна — свет их неизменен: вот звезды — их созвездия не меняются; вот птицы и звери — они живут стаями и стадами, без перемен; вот деревья и кустарники — они растут снизу вверх — все без исключения. Будьте им подобны! Следуйте Дао и будьте совершенными^ К чему эта бесплодная погоня за добрыми делами и справедливостью — это все равно, что бить в барабан, отправляясь на розыски беглеца. Увы! Господин мой, много путаницы вы внесли в сознание человека».

Лаоцзы говорил:

«Пять цветов ослепляют зрение человека.

Пять вкусовых ощущений портят язык и небо,

Охота и погоня сводят человека с ума,

Цель, которой трудно добиться, губит поведение человека.

Вот почему мудрый заботится о желудке, но не о глазе».

Но это ни в коей мере не является некой аскетической ненавистью к чувственному опыту. Смысл здесь гораздо глубже — восприимчивость глаза к цвету намного шире, чем фиксированное представление о пяти цветах. Ведь на самом деле существует невероятное количество оттенков, и разделение их на отдельные цвета с помощью существующей классификации только отвлекает внимание от тонкости тональных переходов.

Таким образом дэ можно определить как бесконечную творческую силу естественной и. спонтанной деятельности человека, которая отказывает, когда ею пытаются овладеть определенными методами или приемами. Можно привести простой, но убедительный пример об искусстве сороконожки, которая пыталась управлять всеми своими ногами сразу.

«Сороконожка была вполне счастлива

До тех пор пока жаба в шутку

Не спросила ее: «Скажи, пожалуйста,

В каком порядке движутся твои ножки?»

Сознание сороконожки так напряглось,

Что она лежала в канаве в полной прострации,

Думая над тем, как сдвинуться с места».

Все лучшие произведения Дальнего Востока содержат элемент «случайного». Но это не просто подражание «случайному» или притворная спонтанность, за которой стоит определенный план. Представление о «дэ» в искусстве затрагивает более глубокий и истинный уровень. Культура даосизма и дзэн придерживается того, что каждый человек может стать без всякого намерения со своей стороны источником самых чудесных неожиданностей.

Следует также отметить, что даосизм — чисто китайский путь освобождения, который, слившись с индийским буддизмом Махайяны, породил дзэн. Дао — это творческая сила дэ. Всякая попытка описать его в словах приводит к искажению. Как говорил Чжуанцзы:

«Если бы слов было достаточно, то, проговорив целый день, сумели бы исчерпать дао. Поскольку же слов недостаточно, то, проговорив целый день, можно исчерпать лишь вещи.

Дао — высшее для вещей. Его не выразить ни в словах, ни в молчании».

Религиозный даосизм оформился в целостное учение на рубеже нашей эры. По представлению даосов, миром правит Небесный Нефритовый Император. Существует такая легенда: давным-давно китайский император и его жена молились о даровании им наследника. И однажды жена увидела во сне Лаоцзы, который сидел верхом на драконе и держал в руках младенца. Вскоре после этого она родила сына, который с детства отличался милосердием и добродетелью. Заняв царский престол, он уступил его одному из министров, а сам стал отшельником, лечил больных и искал путь к бессмертию. Впоследствии он и стал Нефритовым Императором — владыкой ада и рая.

Люди считали его человеческим воплощением Неба, и поэтому он был очень популярен. Его отец Цзиндэ олицетворял Солнце, а мать Баошэн — Луну. Растения и цветы были символом их совместной жизни. Кроме самого Небесного Императора, даосская религия имеет еще целый ряд менее великих богов, богинь и бессмертных святых, таких, как Богиня Сиванму, Чжун лицюань, Ли текуй, Лань Цайхэ, Хэ Сяньгу и многие другие.

В пантеон религиозного даосизма входят практически все божества древнекитайских религий. В даосизме так много святых, что их пришлось даже разделить на несколько групп: земные, живущие в уединении в горах; небесные, живущие на небесах и превосходящие всех других; отшельники, которые, хотя и отказались от земных благ, но еще не достигли бессмертия; святые, которые живут на волшебных островах в Восточном море; демоны — бестелесные духи.