Вальтер Шайдель - Великий уравнитель [litres]

Как и восемь столетий спустя, остановить эпидемию оказалось невозможно: летом 542 года чума охватила Сирию, позже в том же году – Северную Африку, а в 543 году – Италию, Испанию, Южную Францию и Балканы. Вслед за первой последовали многочисленные повторные волны: одно современное исследование насчитало не менее восемнадцати отдельных вспышек с 541 по 750 год. Эти вспышки были задокументированы в Иране и Месопотамии на востоке; на Иберийском полуострове на западе; в Британии, Ирландии и Скандинавии на севере; в Йемене на юге и, конечно же, во всех регионах между ними [429].

Исторические записи согласуются с тем, что это была Y. pestis . Византийские источники неоднократно описывают опухоли в паху – классические симптомы бубонной чумы. Опухоли, по сообщениям, появлялись повсюду и в других местах – под мышками, за ушами, на бедрах; черные карбункулы считались предвестниками неминуемой смерти, за которыми следовали горячечный бред, кровохаркание, лихорадка и кома. Что интересно, современная молекулярная биология подтвердила наличие следов Y. pestis в останках того времени. В десяти из двенадцати скелетов позднеримского кладбища в баварском Ашхайме обнаружены элементы ДНК Y. рestis , и в двух из них – в достаточном количестве, чтобы реконструировать всю последовательность ДНК бактерии. Бусы, обнаруженные на одном из скелетов, датируются приблизительно второй четвертью VI века, то есть временем основной вспышки Юстиниановой чумы [430].

Цифры смертности в источниках, как правило, очень высоки, но в общем кажутся ненадежными. Наблюдатели считали, что первоначальная вспышка в Константинополе уносила жизни тысяч – едва ли не 10 000 – человек ежедневно, сократив население города более чем вдвое. Примерно похожие заявления делали и в отношении более поздних вспышек в той же и в других местностях. В чем не стоит сомневаться, так это в том, что у наблюдателей действительно создавалось впечатление невероятно высокой смертности, и они характеризовали ее стереотипными цифрами. Притом что болезнь была той же, что и в позднем Средневековье, и сохраняла активность достаточно длительное время, можно предположить, что общие потери также были схожими – возможно, порядка четверти или трети населения Западной Евразии и Северной Африки. Массовая смертность такого масштаба обязательно должна была оказать мощный эффект на предложение трудовой силы. В Константинополе высокопоставленный церковный деятель Иоанн Эфесский довольно холодно жаловался на высокие доходы тех, кто избавлялся от трупов жертв чумы, и на повышенную стоимость прачечных услуг. Всего лишь через три года после первого появления чумы император Юстиниан порицал повышенные требования работников и собирался издать запретительный указ:

До нас дошло, что, несмотря на наказание, нанесенное Нашим Господом Богом, люди, занятые торговлей и литературными занятиями, так же как и ремесленники, и земледельцы различного рода, и матросы, в поисках лучшей жизни посвятили себя приобретению прибыли и требуют платы вдвое и втрое большей, в нарушение древних обычаев. Потому нам показалось благоразумным, посредством настоящего императорского указа, запретить всем лицам поддаваться презренной страсти наживы; чтобы никто из мастеров любого ремесла или занятия, и никакой торговец любого рода, и никто из занятых сельским хозяйством отныне не требовал плату или жалования, превышающих тех, что предписаны древними обычаями. Мы также предписываем, чтобы измерители зданий, обрабатываемой земли и другой собственности не брали за свои услуги больше справедливого и чтобы они соблюдали установленные нормы. Мы приказываем, чтобы эти правила соблюдали как надзирающие за работами, так и те, кто покупают материалы. Мы не разрешаем им платить более установленного обычаем. Настоящим мы заявляем, что любой, кто потребует более положенного, и тот, кто, как будет установлено, согласился выплатить больше оговоренного вначале, будет обязан выплатить казне втрое больше [431].

Это самая ранняя из известных попыток сдержать переговорную силу перед лицом эпидемии и предшественник подобных мер в средневековых Англии и Франции и в Мексике раннего периода испанского владычества. Но по мере того как чума продолжалась, а спрос на труд рос, последствия этого указа на рост заработных плат оставались в лучшем случае ограниченными. Мы можем с большой уверенностью утверждать, что рост реальных заработных плат, как предполагают экономисты, был широко распространен, хотя документальные свидетельства ограничены Ближним Востоком, и особенно Египтом, где они сохранились в беспрецедентном количестве. Записи о реальных заработных платах в Египте доходят вглубь истории до III столетия до н. э. Но они во многом носят неоднородный характер: в течение первой тысячи лет они относятся к неквалифицированному сельскому труду; в средневековый период – к неквалифицированным городским работникам. И хотя их невозможно интерпретировать одинаковым образом, они отражают те же тенденции и соотносятся с общими свидетельствами. Что касается сельского хозяйства, мы можем предполагать повышение дневной заработной платы с 3,5 до 5 литров эквивалента в пшенице, что хорошо соответствует диапазону от 3,5 до 6,5 литров, типичному для досовременных обществ и ассоциируемому с уровнем жизни, приближенным к физиологическому выживанию. Напротив, гораздо более высокие заработные платы, превышающие 10 литров, зафиксированы для конца VI, VII и VIII веков (рис. 11.2) [432].

Рис. 11.2. Ежедневная плата в пшенице неквалифицированных сельских и городских рабочих в Египте, с третьего века до н. э. до пятого века н. э. (в килограммах пшеницы)

Такой подъем реальных доходов установлен на основании папирусных свидетельств о плате неквалифицированным сельским работникам после Юстиниановой чумы. В нескольких записях конца VI и VII веков, когда демографический эффект чумы должен был достигнуть пика, работники, занятые орошением, как утверждается, получали плату, эквивалентную 13,1 и 13,4 литра пшеницы в день, или примерно в три раза выше прежней. Из других примеров того же периода мы узнаем о том, что вместе оплата и питание достигали 7,7–10,9 литра пшеницы в день, что примерно в два раза больше прежнего. Эти находки подтверждают данные о еще более высоких оплатах труда квалифицированных рабочих, составлявших примерно 25 литров в день. Дальнейшие подтверждения предоставляют наблюдения о том, что с первой по вторую половину VI века – то есть со времени непосредственно перед первой вспышкой чумы до времени сразу же после нее – пропорция аренды доступной земли на неопределенный срок увеличилась примерно с 17 до 39 %, тогда как соответствующая пропорция аренды на год упала с 29 до 9 % от общей. Это, предположительно, говорит о том, что арендаторы быстро научились настаивать на более выгодных для себя условиях. Такие данные, и особенно невероятный подъем реальных доходов, объясняются только в контексте огромного увеличения переговорной силы работников разных занятий, как квалифицированных, так и неквалифицированных, в ответ на обширный демографический спад [433].