Вальтер Шайдель - Великий уравнитель [litres]

Информация о выравнивающих эффектах пандемий неизбежно становится скуднее при движении в глубь веков. Наиболее многообещающий пример – так называемая Антонинова чума. С этой эпидемией римские войска впервые столкнулись во время Месопотамской кампании 165 года н. э. На следующий год она достигла Рима, а к 168 году, похоже, распространилась по большей части империи – выражаясь словами позднеримского историка Аммиана, «от границ Персии вплоть до Рейна и Галлии». Ее медицинская причина остается невыясненной, но многое говорит в пользу оспы ( Variola major ). Это заболевание передается воздушно-капельным путем и вызывается вирусом Variola ; в результате инфицирования возникает сыпь, развивающаяся в пустулы на фоне сильной лихорадки. Также известна более тяжелая геморрагическая форма. Если «Антонинова чума» и в самом деле была оспой, распространившейся среди населения, ранее не знавшего этой болезни, то погибнуть от нее должны были от 20 до 50 % заразившихся (а этих последних, в свою очередь, было от 60 до 80 % населения). Единственная специализированная эпидемиологическая модель этого события предсказывает общие потери в 25 % – пожалуй, наилучшее приближение, на какое мы можем надеяться [437].

Единственным источником подробных сведений о масштабе и последствиях этой пандемии служат сохранившиеся египетские папирусы того времени. Согласно этим записям, в селении Каранис в Файюмском оазисе число налогоплательщиков с 140-х до начала 170-х годов сократилось на треть или даже наполовину. В некоторых мелких деревнях в Дельте потери были еще выше, от 70 до более 90 % со 160 по 170 год. И хотя причиной такого сокращения отчасти может служить не столько смертность, сколько бегство населения из зараженных регионов, само по себе бегство нельзя отделить от последствий эпидемии, поскольку оно ею и обусловлено. Более того, отдельные данные о смертности подкрепляют предположение о резком ее увеличении: в поселении Сокнопайю-Несос всего за два месяца, январь и февраль 179 года н. э., умерли 78 из 244 зарегистрированных лиц мужского пола [438].

Также в нескольких районах Среднего Египта отмечено соответствующее падение земельной ренты. Во всех областях, для которых имеются документы, ежегодная рента значительно сократилась между периодом до эпидемии и временем после эпидемии, о котором имеются данные. В Фаюмском оазисе средняя и медианная земельные ренты в период с 211 по 268 год (всего известно девятнадцать таких случаев) были ниже на 62 и 43 %, чем в период с 100 по 165 год н. э. (тридцать четыре случая). На территории города Оксиринха средний и медианный показатели уменьшились на 29 и 25 % между 103–165 годами до н. э. (двенадцать случаев) и 205–262 годами до н. э. (пятнадцать случаев). Схожие сокращения также наблюдаются в менее обширном наборе данных из Гермополя [439].

Изменения цен и заработных плат, измеряемых в наличных деньгах, проследить труднее, потому что общий уровень цен за поколение после начала эпидемии вырос примерно вдвое – предположительно, из-за последствий этого события, включая ухудшение качества монет, вызванное одновременным и, скорее всего, связанным с эпидемией повышением необходимости сбора налогов. Это значит, что данные до чумы и после чумы для непосредственного сравнения необходимо корректировать. В результате получаем общую картину, свидетельствующую о продолжительном уменьшении стоимости земли и повышении оплаты труда между двумя периодами – с начала II века по 160-е годы и со 190-х годов по 260-е. Разрыв между ними отражает недостаток документальных свидетельств о самом периоде «чумы», что само по себе показательный знак суровости этого бедствия. В этом обзоре все цены выражаются относительно цены на пшеницу, которая стандартно принимается за 100 единиц для обоих периодов, но которая номинально выросла примерно на 125 %. Так, цены, поднявшиеся в номинальном отношении меньше, недотягивают до 100 в период после чумы, и наоборот (рис. 11.3) [440].

Рис. 11.3. Изменения реальных цен и рент в 100–60-х и 190–260-х годах в римском Египте

Цена же на труд в сельской местности, как отмечено в источниках, поднялась от нескольких процентов до одной пятой, в зависимости от длительности работы, тогда как реальная цена на ослов, которые также представляют собой трудовые ресурсы и стоимость которых особенно хорошо отмечена в документах, увеличилась наполовину. Напротив, цены на продукты питания не первой необходимости, такие как растительное масло и особенно вино, по отношению к пшенице уменьшились, что позволило работникам покупать более статусные продукты. Если выражать заработные платы в масле и вине, то реальные платы увеличились значительно больше, чем заработные платы в пшенице. Изменение цен на землю со временем устанавливать труднее, потому что мы не можем проследить за тем, чтобы ее качество оставалось постоянным: но даже в этом случае грубый анализ дает результаты, очень схожие с более достоверным падением реальной земельной ренты. Важнее тут то, что, несмотря на неравномерное качество различных наборов данных, все переменные движутся в направлениях, согласующихся с моделью ослабления мальтузианских ограничений после демографического упадка: работники получали выгоды, землевладельцы терпели убытки. Более того, цена на пшеницу – в отличие от локальных цен на вино и масло, для которых не было сравнимого внешнего спроса, – могла подстегиваться крупномасштабным экспортом, навязанным римским государством: в его отсутствие, если бы единственным фактором оставался местный спрос, цены на пшеницу упали бы еще сильнее по отношению к заработным платам или другим основным продуктам питания. Это осложняет картину и размывает истинный масштаб сдвига реальных цен, который, согласно свидетельствам о стоимости земли, мог быть гораздо более существенным [441].

Приведем лишь один пример того, как после эпидемии изменилась картина землепользования. В фаюмском поселении Феадельфия в 158–159 годах, за несколько лет до эпидемии, примерно от 4000 до 4300 акров земли были заняты зерновыми и около 350 акров – виноградниками и плодовыми деревьями. К 216 году площадь пахотной земли сократилась до 2500 акров, или примерно до 60 % прежней площади, тогда как площадь виноградников и плодовых деревьев расширилась более чем до тысячи акров, или увеличилась в три раза. Так, хотя после эпидемии и обрабатывалось меньше земли, больше ее выделялось для более дорогих продуктов. Это напоминает картину после Черной смерти, когда там, где позволял климат, высаживалось больше винограда и плодовых деревьев, как и сахарного тростника в Средиземноморье. Спрос на основные продукты питания упал по мере сокращения населения и отказа от обработки маргинальных земель; больше земли и дохода приходилось на дорогие продукты. Это может оказаться сильным признаком улучшения жизненных условий для масс [442].