Вальтер Шайдель - Великий уравнитель [litres]

Вторую часть истории образуют размеры оплаты в пшенице труда неквалифицированных городских рабочих в Каире. Как показано на рис. 11.2, эти данные доступны только для последних стадий периода чумы в начале VIII века, но продолжаются до конца Средневековья. Реальные доходы оставались повышенными примерно до 850 года, то есть на протяжении столетия после последних свидетельств о чуме в Египте в 740-х годах, на исторически высоком уровне эквивалента 10 литров пшеницы в день, или трижды превышающем физиологический уровень выживания для семьи из четырех человек. За последующие 350 лет, по мере восстановления населения, оплаты в Каире уменьшились и стали более чем наполовину ближе к уровню физиологического выживания и ненадолго восстановились после Черной смерти в конце XIV века. Данные низкого качества из Багдада также свидетельствуют о долговременном снижении реальных доходов с VIII по XIII век, хотя и в несколько меньшем масштабе. Похожая картина вырисовывается при реконструкции потребительских корзин, отражающих соотношение номинальных плат неквалифицированных городских работников в Каире к основному спектру потребительских товаров. Оно также указывает на более высокие реальные доходы во время чумы и непосредственно после нее, за чем следует упадок, а затем еще одно восстановление во время Черной смерти: хотя масштаб вариаций иногда меньше, чем только для заработных плат в эквиваленте пшеницы, общая картина та же [434].

Как и в конце Средневековья, серийные повторные вспышки Юстиниановой чумы снижали численность населения продолжительное время. В Египте известно о десяти эпизодах общей продолжительностью в тридцать два года с 541 по 744 год, или с перерывом в среднем в шесть лет между вспышками. Южная Месопотамия пережила четырнадцать эпизодов общей продолжительностью в тридцать восемь лет с 558 по 843 годы, или с перерывом в семь с половиной лет между вспышками. Еще чаше происходили вспышки в Сирии и Палестине – в регионах, о доходах в которых у нас нет данных. Шевкет Памук и Майя Шацмиллер предполагают связь так называемого золотого века ислама, длившегося с VIII по XI столетие, со средой с высокими заработными платами, создавшейся из-за чумы, эффекты которой, по их мнению, в чем-то походят на эффекты Черной смерти в отношении потребления и диеты в некоторых частях Европы позднего Средневековья. Один многозначительный признак – упомянутое во многих источниках повышение потребления мяса и молочных продуктов среди получавших жалование представителей среднего класса, которое объясняли расширением животноводства. Среди других факторов – урбанизация и сопровождавшие ее растущее разделение труда и повышение спроса на производственные товары, а также на импортируемые продукты питания и одежду за рамками узкой элиты [435].

Но опять-таки о влиянии этих процессов на неравенство доходов или богатства можно только догадываться: в отсутствие прямых источников мы можем принять взрывное увеличение реальных заработных плат сельских работников за косвенное подтверждение сокращения неравенства и уменьшения богатства элиты. В среде, где реальные заработные платы были настолько низкими, насколько это возможно, а задокументированные уровни имущественного неравенства были очень высоки, также вероятен более общий выравнивающий эффект. Как и Черная смерть в средневековой Европе, Юстинианова чума разразилась в период значительного и устойчивого неравенства ресурсов. Египетские списки земель и налогов проливают некоторый свет на неравенство землевладения с III по VI век. Общая черта этих документов: они не учитывают трансрегиональное богатство и безземельных членов общества и потому недооценивают общее земельное неравенство – возможно, в очень большой степени. Эти данные, таким образом, могут показать только нижний порог реальной концентрации богатства, но тем не менее предполагают высокое неравенство: для выборок городских землевладельцев рассчитанный коэффициент Джини колеблется от 0,623 до 0,815, а для сельских жителей – от 0,431 до 0,532. Реконструкция структуры землевладения в отдельном номе , или крупном административном районе, предполагает коэффициент Джини 0,56 только для землевладельцев, на долю которых, по крайней мере теоретически, приходилось не более трети общего количества населения. При менее строгом предположении, что лишь половина обитателей нома были безземельными работниками или арендаторами (или что безземельными были менее половины, но некоторые представители элиты также владели значительными площадями земли в других номах), общий коэффициент Джини земли приближался бы к 0,75. Если это верно, то такой уровень концентрации был бы близок к коэффициенту Джини землевладения в 0,611 (для всех землевладельцев) и 0,752 (для всего населения) Египта 1950 года, непосредственно перед земельной реформой. Таким образом, потенциал вызванного чумой имущественного выравнивания был довольно значительным [436].

Оценить неравенство доходов в Египте поздней Античности и раннего Средневековья кажется совершенно невозможным и вряд ли станет возможным когда-либо. Но даже в таком случае все указанные факты логически соотносятся с тем, что работники получали больше, а традиционные богатые элиты (при сдвиге пропорции земли и трудовой силы) теряли, хотя экономическая дифференциация и урбанизация могли одновременно создать новые механизмы увеличения неравенства. То, что важнее всего, – в отличие от мамлюкского периода, когда коллективное опосредованное правление подавляло переговорную силу работников, в рассматриваемый период доминировало частное землевладение и относительно свободные рынки труда создали среду, в которой оценки и заработные платы были чувствительны к изменениям в пропорции земля/трудовая сила.

В таких обстоятельствах значительно уменьшившееся предложение трудовой силы вряд ли совсем не повлияло на общее неравенство доходов, как и уменьшившаяся цена земли вряд ли не сократила неравенство богатства. Самый сильный элемент этой реконструкции – поразительно поднявшиеся реальные доходы неквалифицированных работников, наилучшее косвенное свидетельство сжатия доходов, на которое мы можем надеяться. Они говорят о том, что попытки государства сдержать рост заработных плат полностью провалились, как это в конечном счете случилось и в Западной Европе после Черной смерти. Важно также то, что со временем последствия увеличения заработных плат размывались в ответ на демографическое восстановление. Жестокие потрясения того, что можно назвать «Первой Черной смертью», действительно могли улучшить качество жизни работников, но ее воздействие уменьшалось по мере уменьшения собственно демографических потрясений. В этом отношении у двух великих пандемий чумы много общего.