Вальтер Шайдель - Великий уравнитель [litres]

Weber 1950: 325–326. Andreski 1968: 20–74, особенно 73, утверждает, что уровни стратификации находятся в обратном отношении со степенью военного участия в данной популяции.

22 °Cвязь: Ticchi and Vindigni 2008: 4 с указанием ссылок. О никогда не осуществленной схеме создания новой конституции с универсальным избирательным правом совместно с массовой мобилизацией во Франции в 1793 г. см. 23 и примеч. 46. Реакция: см., например, Acemoglu and Robinson 2000: 1182–1186; Aidt and Jensen 2011, особенно 31. Другие примеры: всеобщее избирательное право было узаконено в Новой Зеландии, Австралии и Норвегии до Первой мировой войны. Мир: Ticchi and Vindigni 2008: 23–24. Цитаты по Ticchi and Vindigni 2008: 29, примеч. 27; 30, примеч. 38. О мировых войнах и волнах демократизации см., например, Markoff 1996b: 73–79; Alesina and Glaeser 2004: 220. Mansfield and Snyder 2010 утверждают, что война оказывает не более чем разрозненные эффекты демократизации, но это во многом связано с тем, что им не удалось провести различие между войной с массовой мобилизацией и другими типами конфликта.

Ticchi and Vindigni 2008: 30, со ссылками, особенно касающимися Латинской Америки.

Такая связь приписывается действию различных факторов, от общественной солидарности военного времени, идеалов равенства и политического согласия до настойчивости рабочего класса вследствие полной занятости и юнионизации, огромного увеличения государственных расходов и морального влияния обещаний послевоенных реформ. Titmuss 1958 – классическая работа (краткое изложение дебатов о его позиции см. в Laybourn 1995: 209–210). Среди недавних исследований Klausen 1998 предоставляет наиболее сильные аргументы в поддержку критической важности Второй мировой войны в создании послевоенного государства всеобщего благосостояния в разных странах, тогда как Fraser 2009: 246–248 особенно утверждает это в отношении Великобритании, как и Kasza 2002: 422–428 в отношении Японии; последний также теоретически рассуждает о связи между войной с массовой мобилизацией, повышающей требования к здоровым солдатам и рабочим, эффектом отсутствия мужчины-кормильца, призывами к социальной справедливости и равным жертвам даже для элит и послевоенной необходимостью, ускорившей перемены (429–431). См. далее Briggs 1961; Wilensky 1975: 71–74; Janowitz 1976: 36–40; Marwick 1988: 123; Hamilton 1989: 85–87; Lowe 1990; Porter 1994: 179–192, 288–289; Goodin and Dryzek 1995; Laybourn 1995: 209–226; Sullivan 1996: 48–49; Dutton 2002: 208–219; Kasza 2002: 428–433; Cowen 2008: 45–59; Estevez-Abe 2008: 103–111; Fraser 2009: 209–218, 245–286; Jabbari 2012: 108–109; Michelmore 2012: 17–19; Wimmer 2014: 188–189; ср. с более общими рассуждениями в Addison 1994. Такой эффект мог распространяться и на колонии: см. Lewis 2000 о Кении. О роли расширения вовлеченности государства см. также Berkowitz and McQuaid 1988: 147–164, особенно 147; Cronin 1991; и ср. Fussell 1989; Sparrow 2011 о культурном влиянии Второй мировой войны; также Kage 2010, который замечает, что мобилизация Второй мировой войны выразилась в усилении гражданской вовлеченности поколения, достигшего совершеннолетия примерно в то же время. Bauer et al. 2016, особенно 42–43, табл. 2 и рис. 1, обозревают исследования, согласно которым жестокости военного времени усиливают просоциальное поведение и участие в делах сообщества. Ritter 2010: 147–162 предоставляет общее исследование послевоенных реформ социального обеспечения в разных странах.

The Times, July 1, 1940, цитата по Fraser 2009: 358.

Roine and Waldenström 2015: 555.

Beveridge 1942: 6.

Lindert and Williamson 2015: 218 (цитата) и 206, где приводится еще один список этих шести факторов. Milanovic 2016: 56, табл. 2.1 рассуждает схожим образом, разграничивая «неблагоприятные» выравнивающие силы, такие как войны, крах государства и эпидемии, и «благоприятные» факторы, такие как социальное давление на политику (на примере социализма и профсоюзов), образование, старение и технологическое изменение в пользу низкой квалификации. Therborn 2013: 155–156 пытается отделить «далеко идущую мирную социальную реформу» 1945–1980 г. от предыдущих насильственных потрясений. О прекращении иммиграции см. Turchin 2016a: 61–64. Как показывают Lindert and Williamson 2015: 201, рис. 8.3, относительные зарплаты в финансовом секторе США резко упали именно во время Второй мировой войны после некоторого роста в 1930-х.

См. процитированную в примеч. 53 литературу. Особенно чувствительными к войне были меры экономической политики: в качестве всего лишь одного примера приведем Soltow and van Zanden 1998: 195, которые отмечают, что 1918 и 1945 гг. были ключевыми точками политических дебатов об организации экономики в Нидерландах. Даже если Durevall and Henrekson 2011 и правы, утверждая, что в длительной перспективе рост доли государства в ВВП был в основном функцией экономического роста, а не последствием вызванных войной изменений, экономический рост сам по себе не может объяснить принятия обусловленного войной прогрессивного налогообложения и мер, нацеленных на продолжительное выравнивание. Lindert 2004, рассматривающий возникновение государства всеобщего благосостояния в длительной перспективе и в отношении к экономическому развитию, называет 1930-е и 1940-е «критическим водоразделом», при котором война и страх подтолкнули развитие социальной демократии (176), даже если расширение западной системы социального обеспечения завершилось только в 1970-е.

Obinger and Schmitt 2011 (государство благосостояния); Albuquerque Sant’Anna 2015 (холодная война). Природа других факторов (кроме предельных налоговых факторов), посредством которых советская военная мощь могла влиять на верхние доли дохода, еще требует исследования.

Рис. 6.1. из Scheve and Statsavage 2016: 177, рис. 7.1.

Наличие крупных армий не обязательно является критерием: например, в Китае 1850 г. для преодоления порога в 2 % в войсках должны были служить около 9 миллионов человек. Насколько возможно судить, такого не было даже во время восстания тайпинов: см. данную книгу, Глава 8, стр. 318–321.

Bank, Stark, and Thorndike 2008: 23–47 о Гражданской войне, особенно 31–34, 42–42.

Turchin 2016a: 83, табл. 4.4, 139, 161. О данных переписи см. данную главу, примеч. 7, и также Soltow 1975: 103. С 1860 по 1870 г. предполагаемый коэффициент Джини доходов с собственности вырос с 0,757 до 0,767, а доля верхнего 1 % – с 25 до 26,5 %; такое изменение попадает под погрешность: Lindert and Williamson 2016: 122, табл. 5–8. Коэффициенты Джини доходов поднялись на 6,1 пункта в Новой Англии, на 3,1 пункта в Среднеатлантических штатах, на 6,7 пункта в Северо-Восточных центральных штатах и на 5,9 пункта в Северо-Западных центральных штатах, тогда как соответствующие доли верхнего 1 % выросли на 7 %, 9,1 %, 7 %, от 6,9 до 10,4 %, 9,2 %, 9,1 % и 9,7 %: 116, табл. 5–7A, 154, табл. 6–4A.

Рабы как богатство: Wright 2006: 60, табл. 2.4 и 59, табл. 2.3 (на долю фермерской земли и построек приходилось 36,7 % частного богатства Юга). Ср. также Piketty 2014: 160–161, рис. 4.10–11 о предыдущих десятилетиях. Коэффициенты Джини: Lindert and Williamson 2016: 38, табл. 2–4, 116, табл. 5–7; ср. также 115, табл. 5–6 для 1850 г. Рабовладение: Gray 1933: 530 и Soltow 1975: 134, табл. 5.3.