Леонид Гартунг - Окно в сад

— А как вы насчет того, чтобы повертеться?

Лену охватило странное безразличие. Танцевать так танцевать. Не все ли равно, наконец! Только бы не одиночество. Да и какое право она имеет презирать Утехина? Сама-то она чем лучше?

В полукруглом зале салона под низким потолком лениво мяукала радиола. Пары танцующих сонно пошаркивали ногами. Тюлевые занавески выгибались, дышали ветром. Временами, уходя в сторону, они приоткрывали сырую, холодную темень ночи. Словно исполинские, черные глаза заглядывали в салон из другого мира. Утехин танцевал вяло. Неприятно было ощущать его лицо рядом со своим. Он что-то шептал, но так невнятно, что слов различить было нельзя, и только горячее дыхание его щекотало в ушной раковине, как муха. Лена ожидала, что придет то особое оживление, которое приносили ей танцы, но оно не пришло. Все вокруг казалось сегодня мелким и ненужным.

Длинный парень из команды в полосатой тельняшке медленно кружил пассажирку с обнаженной, прыщавой спиной.

— Уйдем, — предложила Лена.

Утехин согласился с готовностью, даже как будто обрадовался. Поднялись на палубу, Лена устало уселась на скамью. Утехин, разглядывая ее, заговорит насмешливо и высокопарно, словно обращаясь к воображаемым слушателям:

— Нет, нет, вы только посмотрите на эту юную героиню. Ее взгляд с улыбкой устремлен в будущее. Что ждет ее впереди? Бегучи. Бегучи — это звучит дивно. Сколько музыки в этом слове. Бе-гу-чи. В нем слышится шум вековой тайги. И вы представляете себе, она приезжает в это скромное село. Все удивляются: «Ах, какая молоденькая, и уже кончила пединститут». Бегучинские парни теряют покой и сон. Под ее окнами исполняют «Что стоишь, рябина…» на сорока баянах. Но она тверда… Она с увлечением проверяет тетради, проверяет и никаких гвоздей. Проходит долгих пятьдесят лет, а она все проверяет и в окне ее ночью все светит огонь. Ее волосы поседели, но глаза все те же — вечно молодые, вечно устремленные вперед…

— Отстань ты, — вдруг оборвала его Лена. — Ни в какие Бегучи я не еду.

— Да ну? — деланно удивился Утехин. — Поразительно… Но тогда позвольте спросить, куда же мы едем?

— Какое тебе дело?

Лена отвернулась. Утехин приблизился, заглянул ей в лицо.

— Обождите, обождите, а зачем же слезки? — Он засмеялся. — О, девичьи слезки! Они похожи на жемчуг.

Помолчал.

— Так что же все-таки случилось? Что помешало? Мама или папа заболел?

— Да хоть бы папа! Какое тебе дело?

— М-да, — протянул Утехин с удовольствием. — Папа? Да он у вас умница — знает, когда заболеть.

Притворно вздохнул:

— Мне бы хоть на время такого папу — с хроническим аппендицитом или с чем-нибудь в этом роде.

Швырнул недокуренную папиросу за борт. Заговорил с откровенной издевкой:

— Ну, предположим, папа… Это месяц или два, в лучшем случае. А потом что? Тетушка? Или стремглав замуж? — И радостно зашептал: — Я ведь, оказывается, неплохой психолог. М-да, любопытно. Еще когда вы билет сдавали… слышу: «До Новотайгинска». Вы меня не заметили? Я сзади вас стоял. Так, так, думаю, оригинально… Ушам не поверил. Однако, думаю, надо будет проверить…

— Зачем тебе это все?

— Как же? Любопытно познавать механику жизни.

Наклонился, всматриваясь ей в лицо:

— А я, между прочим, считал вас сознательной. Там, на филфаке вы так естественно… Я даже жалел вас. Нет, правда. Оказывается, вы умнее, чем я думал. Только слезок не надо… Это не современно…

Притворно зевнул.

— Что ж, я пойду. А, впрочем, у меня идея: закатиться сейчас в ресторан. Вдвоем! И обмыть ваши новоявленные артистические таланты. Во всяком случае, это приятнее, чем торчать здесь на ветру и ссориться. А?

— Иди к черту, — сказала Лена медленно и внятно.

Утехин взял было ее под руку.

— Брось ты из себя строить…

Лена вспыхнула.

— Если ты…

Ей казалось, что она сейчас способна ударить его.

— Пока, — поклонился Утехин. — Надеюсь, мы еще встретимся. До Новотайгинска далеко.

Осталась одна. Справа каютки-коробочки, цветные шторки, освещенные изнутри. Слева — ветер, тьма, бесприютность.

Пароход жил своей пестрой жизнью. Лена бродила, разглядывая все вокруг, словно перелистывая книгу с картинками. Детское, скучное занятие.

Спустилась вниз, к машинному отделению, где пол подрагивал и гудел. Сквозь дрожащее стекло переборки долго смотрела, как огромные синие руки шатунов крутят толстый, как бревно, коленчатый вал. Двинулась дальше. Брезгливо проскользнула мимо спящих в проходе торговок ягодами, которые сели на предыдущей остановке. Они грубые, загорелые, похожие на мужчин в юбках. Перешагнула через их корзины, обшитые белыми тряпицами. Подумала: «На билетах экономят».

Наткнулась на игроков, которые, примостившись на ящике, исступленно шлепали костяшками домино, а какой-то человек в брезентовом дождевике скрипучим голосом укорял их:

— Сколько же можно просить? Не опирайтесь, стекло тут!

Они не слушали его, а он, тыча пальцем в бумажные свертки, сложенные около ящика, нудно пояснял:

— А я что привезу в школу? Осколочки?

Ушла к себе в каюту, погасила свет. Обидно было, что показала Утехину свою слабость. Да нет, не плакала она. Разве позволит она себе заплакать при нем! Просто затуманились глаза слезами, но переборола она себя. Да разве если бы не Павлик… Ей и в голову не пришло бы… Только он, только он…

Год назад… Она хорошо помнит, когда они познакомились. В тот ясный день, когда с газетного листа впервые волнующе сверкнули слова «Программа Коммунистической партии Советского Союза». У голубого киоска «Союзпечати» мгновенно взбухла, потянулась зигзагами очередь. Выныривая из веселой сутолоки, люди останавливались и впивались глазами в листы газеты. Лена примостилась на тихой скамье в скверике, что около театра. Белые крылья газеты были усыпаны солнечными бликами, словно само солнце прорывалось сквозь сетку строк. Рядом уселся рабочий парень, наклонился к газете.

— Разрешите взглянуть.

От него пахло бензином. Большая, черная рука его оказалась рядом с белой, тонкой рукой Лены. Он взял газету бережно, за краешки полей, чтобы не испачкать. Пробежал заголовки, выхватил жадно несколько абзацев. Обнажил в улыбке ровные, чистые зубы.

— Не зря живем, значит? Ну, ладно, читайте.

Лицо у него было обветренное, скуластое, освещенное ясными, хорошими глазами. Уходя, спросил:

— Студентка?

— Почему вы думаете? — удивилась Лена.

— Видно.

И добавил с радостной убежденностью:

— Я ведь тоже скоро буду студентом.

Интересно было бы поговорить с ним, но он спешил на работу, которая была где-то рядом за углом.

Хороший это был день! В душе звенели величественные слова Программы, волновало ощущение устремления вперед.