Джеймс Баллард - Хрустальный мир (сборник)

На следующий день я намеренно задержался и поехал на побережье ближе к вечеру. На гальке сидело человек пятьдесят — шестьдесят. Великана прибило почти к самому берегу, он лежал метрах в семидесяти пяти, сокрушив ногами частокол прогнившего волнореза. Тело его, попав на песчаную горку, развернулось в сторону моря, а лицо, покрытое ссадинами, было отвернуто в сторону почти естественным образом. Я сел на большую металлическую лебедку, прикрепленную к бетонной балке, и стал смотреть на распростертую фигуру.

Кожа великана совсем побелела, утратила жемчужную прозрачность и была заляпана грязным песком, появившимся на месте смытого ночным приливом. Между пальцами набились комья водорослей, под бедрами и коленями скопились горки морского мусора и ракушек. Черты его лица продолжали расползаться, но облик этого колосса все равно оставался величественным и заставлял вспомнить о героях гомеровского эпоса. Гигантский размах плеч, мощные колонны рук и ног и сейчас придавали фигуре какое-то особое измерение, казалось, великан быЛ кем-то из утонувших аргонавтов или героев «Одиссеи», причем более точно, чем живший в моем воображении до сих пор эллин обычных человеческих размеров.

Я ступил на песок и, минуя лужи и лужицы морской воды, пошел к великану. Двое мальчишек забрались в его ушную раковину, а еще один застыл на пальце ноги, стоял и наблюдал за мной. Как я и надеялся, никто больше на меня внимания не обратил, люди на берегу спокойно сидели, закутавшись в пальто.

Раскрытая правая ладонь великана была заполнена ракушками и песком, на нем виднелись бесчисленные следы ног. Круглая махина великаньего бедра возвышалась надо мной, полностью скрывая от меня море. Сладковатый острый запах, который я учуял в прошлый раз, стал более едким, сквозь матовую кожу проступали змеевидные кольца кровеносных сосудов. Зрелище было отталкивающим, и все же эта бесконечная метаморфоза, очевидная жизнь в мертвом теле, позволила мне ступить на труп.

По оттопыренному большому пальцу я забрался на ладонь и начал восхождение. Кожа оказалась тверже, чем я ожидал, она почти не проседала подо мной. Я быстро поднялся по пологому склону руки, преодолел шар бицепсов. Справа от меня грозной и величавой глыбой покоилось лицо, пещеры ноздрей и огромные скаты щек напоминали конус какого-то немыслимого вулкана.

Благополучно обогнув плечо, я ступил на широкую равнину груди, на которой громадными бревнами выступали ребра грудной клетки. Белая кожа была вся усыпана темными пятнами от бесчисленных отпечатков ног, особенно ясно виднелись следы пяток. В центре грудины кто-то построил маленький замок из песка, и я взобрался на это частично обвалившееся сооружение, чтобы получше рассмотреть лицо.

Двое мальчишек перестали ковыряться в гигантском ухе и перелезали в правую глазницу, откуда мимо их крошечных фигурок совершенно забеленный молочного цвета жидкостью невидяще взирал голубой глаз великана.

Я смотрел на лицо под углом снизу, и в нем уже не было ни утонченности, ни безмятежности, перекошенный рот и задранный вверх подбородок, державшийся на гигантских канатах сухожилий, напоминали вскрытое чрево корабля. Впервые я понял, сколь мучительной была последняя агония великана, ему было больно, хотя он и не знал, что мышцы и ткани его тела уже вступили в период своего распада. От щемящего одиночества лицо погибшего, этого затонувшего корабля на пустынном берегу, куда почти не долетает рокот волн, превратилось в маску полнейшего бессилия и беспомощности.

Я шагнул вперед, и нога моя провалилась во впадину, ткань в этом месте оказалась мягкой, и через отверстие между ребрами вырвалась струя зловонного газа. Липкое зловонное облако зависло над моей головой, я отступил и вернулся к морю, чтобы отдышаться. И тут, к своему удивлению, увидел, что кисть левой руки великана ампутирована.

Ошеломленный, я смотрел на чернеющий обрубок, а одинокий юнец, что качался на своем насесте, внимательно глядел на меня, и было в его взгляде что-то кровожадное.

Это было лишь первое из серии хищений. Следующие два дня я провел в библиотеке, желание ехать на берег почему-то пропало, я чувствовал, что стал свидетелем начала конца этого грандиозного чуда. Когда я в следующий раз прошел через дюны и ступил на гальку, великан находился всего метрах в двадцати, и эта близость к морским камешкам свела на нет все признаки волшебства, когда-то витавшие над далеким, омываемым волнами торсом. Несмотря на исполинские размеры великана, синяки и грязь, покрывавшие его тело, как бы уменьшали его до человеческих масштабов, и то, что он такой немыслимо большой, делало его еще более уязвимым.

Правой кисти и правой ступни не было, их волоком втащили на склон и вывезли. Расспросив собравшихся у волнореза — их было немного, — я выяснил, что тут успели поработать компания по производству удобрений и поставщики корма для скота.

Оставшаяся ступня великана торчала торчком, к большому пальцу прикрепили буксирный трос, видимо чтобы назавтра сразу приступить к делу. Рабочие, человек двадцать, разворошили береговую гальку, в местах, где волокли Отрезанные кисти рук и ступню, тянулся глубокий след. Темная зловонная жидкость, что текла с обрубков, вымазала песок и белые конусы ракушек. С берега я заметил, что на посеревшей коже великана вырезаны какие-то шутливые девизы, свастики, значки, будто негласное разрешение изувечить этого недвижного колосса повлекло за собой поток дотоле сдерживаемой ярости и злобы. Мочку уха кто-то проткнул деревянным копьем, в центре груди успел догореть небольшой костер, и кожа вокруг почернела. Мелкие хлопья сажи все еще носились на ветру.

Над трупом висел тяжелый и удушливый запах, безошибочный признак разложения, и он разогнал-таки подростков. Я вернулся на берег и взобрался на лебедку. Распухшие щеки великана превратили его глаза в щелочки, растянули губы, и получился монументальный зевок. Прямой греческий нос был изуродован, истоптан и вмят во вздувшееся лицо несметным множеством пяток.

Наведавшись к морю на следующий день, я обнаружил почти с облегчением, что великана обезглавили.

Минуло еще несколько недель, прежде чем я попал на побережье снова, и к тому времени сходство великана с человеком, столь явственное ранее, совсем исчезло. При ближайшем рассмотрении грудная клетка и живот несомненно походили на человеческие, но по мере того как отсекались конечности, сначала до колен и локтей, потом до плеч и бедер, тело великана стало напоминать тушу обезглавленного кита или китовой акулы. Труп совершенно утратил человеческие черты, и интерес обывателей иссяк, побережье опустело, если не считать пожилого безработного да сторожа, сидевшего у домика подрядчика.